Мы не разговариваем суждениями. Наши слова не всегда используются для выражения мысли. Гораздо чаще мы ими просто комментируем действия. Но даже если мы что-либо утверждаем, это ещё не суждение в чистом его виде. Философ найдёт, что наши фразы полны лишних слов, что на одну мысль мы тратим по нескольку предложений. И хотя обычная наша речь иногда всё же вспыхивает искорками суждений, она – скорее голос сердца, чем порождение рассудительного ума. Для чёткого и ясного выражения мысли требуется особое построение речи. Не обмен репликами – как в разговоре, а монолог, текст, сообщающий, что мы желаем сказать. Но и этого не достаточно. Добросовестный философ будет стремиться свести свою речь к цепочке суждений. Ему никогда не удастся добиться здесь совершенства, – это бы означало, что он полностью заглушил в себе голос сердца, предоставив слово одному уму. Человек же сочетает в себе и то и другое. И всё же в речи философа акцент смещается: высказать суждение становится его целью. И такая речь настолько отличается от обычной, что кажется, будто она построена совсем по другим законам – чуть ли не звучит на похожем, но всё же другом языке. Поэтому и говорят о философском языке – языке суждений.
Каковы же законы этого языка? В сказке Льюиса Кэрролла девочка Алиса, блуждая в Стране чудес, случайно оказалась в странной компании. Вместо приглашения к столу ей было предложено ответить на загадку – чем ворон похож на письменный стол?5 Несомненно, от Алисы требовали суждения. Как же она должна была поступить? Обычное употребление слов «ворон» и «письменный стол» помочь ей ничем не может: никому ещё не приходило в голову сравнивать столь непохожие вещи. Не имея возможности занять подходящее суждение у других, Алисе следовало бы сконструировать его самой. Для этого ей пришлось бы создать понятие ворона, включив в него всё, что только можно о нём сказать, и понятие письменного стола – точно таким же образом, а потом посмотреть – нет ли чего общего, то есть не пересекаются ли они. К счастью для Алисы, разговор пошёл дальше, избавив её от этой работы.
Правильно построенное суждение требует, чтобы слова превращались в понятия. Это превращение происходит в уме философа, когда он видит вместо различий в употреблении слова разные свойства – признаки, присущие одному и тому же, что этим словом обозначается. Само суждение для философа выражает отношение между понятиями. Не высказанное Алисой суждение установило бы отношение сравнения между понятиями «ворон» и «письменный стол».
« – По-моему, это я могу отгадать, – сказала Алиса.
– Ты хочешь сказать, что думаешь, будто знаешь ответ эту загадку? – спросил Мартовский Заяц.
– Совершенно верно, – согласилась Алиса.
– Так бы и сказала, – заметил Мартовский Заяц. – Нужно всегда говорить то, что думаешь.
– Я так и делаю, – поспешила объяснить Алиса. – По крайней мере… По крайней мере, я всегда думаю то, что говорю… а это одно и то же…
– Совсем не одно и то же, – возразил Болванщик. – Так ещё чего доброго скажешь, будто «Я вижу то, что ем» и «Я ем то, что вижу», – одно и то же!»6
Разговор увяз, превратившись в спор о словах. Но спор этот имеет вполне философский подтекст.
Конечно, Болванщик прав: думать, что говоришь, и говорить то, что думаешь, – это совершенно разные принципы. По смыслу они даже противоположны друг другу: человек, который избегает говорить то, что он думает, вынужден думать то, что он говорит. Впрочем, может быть существуют такие условия, когда посрамлён и Болванщик? Про глупца говорят: что у него на уме, то и на языке. И если такому глупцу вложить в уста то, что сказала Алиса, может быть тогда эти слова окажутся правдой?