– Иди! – уже грозно сказал Годунов.

– Иду, – согласилась она и поднялась, едва не потянув меня за собой, – я минут через десять приду, ладно? С подружкой...

Она неохотно вышла, и Годунов, тяжело вздохнув ей вслед, сказал:

– Десять минут у нас есть, поэтому говори самое основное!

– Значит, так, капитан Годунов. Я – человек с серьезными и многообразными проблемами: меня ищут, или скоро начнут искать бандюки; я на крюке у одного очень нехорошего человека и должен выполнять его приказы, крюк крепкий, так просто с него мне не слезть, но отцепиться надо, обязательно надо. Больше того, на крюке моя женщина, ты понимаешь, о чем я?

Годунов кивнул:

– Я и женщину свою потерял, и ребенка...

– Поэтому первая задача для меня – освободить Светлану, а потом уже решать свои проблемы. И кроме того, может быть, самое главное: человек этот – опасный маньяк, страшный, безжалостный и умный, и планы у него – глобальные, а встать у него на пути могу только я...

Годунов задумчиво посмотрел в иллюминатор, на воду, крепость Петра и Павла с парящим над Невой, как золотая чайка, ангелом...

– Я думал, у меня проблем выше крыши, – сказал он, покачав головой, – но ты меня все-таки переплюнул.

Закурил, глянул на часы.

– Время есть, расскажу, чтобы ты понял, с кем дело имеешь, и подумал, стоит ли со мной связываться. О том, что я в ГБ служил – ты знаешь, спецрота афганская для меня вроде схрона была, сделал свое дело, и под крылышко полковника Гонты, отлеживаться... В самом конце той войны мой куратор, который остался при посольстве в должности военпреда, вызвал меня в Кабул и дал последнее афганское задание – сбить два транспортных вертолета, которые пойдут с грузом наркоты в сторону Союза. Дал время, маршрут, все как положено... Я вышел на точку, помню, порадовался еще – совсем рядом с базой, думаю. Положил вертушки аккуратно, с двух выстрелов – и домой, полдня ходу по горам, прихожу на базу, в расположение нашей роты – никого. И видно, понимаешь, что только что снялись, такие вещи всегда видны... Вот тут-то я все и понял...

Годунов встал, раскрыл иллюминатор, подставил лицо невскому ветру.

– У меня ни связи, ни оружия, «Калаш» с двумя магазинами, «Макаров» снаряженный, и нож – все! Этот пидор, куратор, думал, что я в горах сгину. А я дошел, на злобе дошел, на ненависти. Когда ночью в Кабул входил, у меня в «Макаре» один патрон оставался, и нож сломанный... Утром позвонил по условному телефону, – глухо, как в танке. Звоню в посольство, не положено, на крайний случай только, а куца крайнее... Отвечают – убыл военпред Иванов в столицу нашей Родины – Москву, а когда вернется, о том говорить не положено...

Он сел, не глядя нащупал кружку пива, выпил залпом, снова закурил.

– Руку там потерял?

– Руку? – он посмотрел на протез, словно забыл о его существовании, а я напомнил, затронул больную тему. – Нет, рука – это еще одна «Одиссея», «Одиссея капитана Годунова»...

* * *

Дверь каюты тихонько приоткрылась, сперва раздался голос официантки Люды, потом и сама она вплыла в каюту:

– Мальчики, вы кончили? – хихикнула, поправилась: – Закончили свои дела? А то мы с Мариной скучаем...

Следом вошла Марина, и в каюте сразу стало тесно, настолько ее было много.

– Мне идти надо, – Годунов поднялся. – Леша, проводи до трапа...

– Куда же вы, мальчики?

– Леша сейчас вернется. Правда, Кастет?

Я неуверенно пожал плечами, надо ли...

Мы поднялись на палубу, встали у сходней.

– Значит так, – Годунов опять посмотрел на часы, – встречаемся вечером, в 19.00, в клубе «96», слышал о таком?

– Где пидоры собираются, что ли?

– Не пидоры, а сексуальные меньшинства, ты эти предрассудки оставь. Я еще двух мужичков приведу, это вся наша команда и будет, больше пока рассчитывать не на что. А ты не менжуйся, иди к девчонкам, посиди, пивка попей, может, и срастется чего...