Я снова и снова заставлял повторять ее, что она не хочет в Москву, не хочет снова быть с Женей. Проклятая сладкая музыка для моих ушей. Сам не знал, что творю. Сам не знал, хватило бы у меня решительности и обиды, чтобы вернуть Сашу домой к мужу. Не исключено, что я бы пошел до конца.

Да, пожалуй, я был готов утащить ее с ребенком обратно в Москву, потому что вместе с обидой ко мне вернулось и неконтролируемое желание. Я довел ее до истерики. Она едва была в сознании, с трудом шевелила губами и умоляла сквозь рыдания. Но я хотел ее даже такую размазанную и сломленную. Он была совершенством, пусть даже поверженной, загнанной в угол. И я был вместе с ней в этом проклятом углу. Она снова окутала меня своими чарами.

Поэтому я никак не мог остановиться, отказывался слышать, что она говорила. Пришлось даже отойти, чтобы не вдыхать ее запах и не видеть искусанные красивые губы так близко.

Словно великий судья, я вынес ей приговор:

– Собирай вещи. Завтра же вернешься к мужу.

– Нет, – проговорила Саша одними губами.

Она пересекла кухню и вцепилась в рукава моей куртки.

– Нет, Марат. Пожалуйста! Я не могу, – жалобно простонала она.

Но я не повелся на ее большие заплаканные глаза и дрожащие губы.

– Можешь, Саша.

И тут она сделала нечто невообразимое. Ее колени дрогнули, и Саша стала опускаться вниз. Грешным делом, я решил, что сейчас она мне виртуозно отсосет, как в ту безумную ночь. Проклятье, я отчаянно желал, чтобы она насосала себе свободу. Тот минет запал мне в душу. Я неистово жаждал повторения.

Но Саша не тронула ни ремень, ни пуговицу, ни молнию на ширинке. Она опускалась все ниже и ниже, пока не упала к моим ногам. Обняв мои ноги, Саша продолжала рыдать и повторяла:

– Пожалуйста, Марат. Ради моего ребенка, ради всего, что у тебя есть святого. Пожалуйста… Умоляю тебя.

У меня не осталось ни одного шанса. У меня не осталось слов.

Я вспомнил, как гордо и надменно она смотрела на меня в клубе. У нее хватило тогда наглости и совести угрожать мне. Она не боялась ни капли, что я расскажу о нас Жене. В тот день я ненавидел ее так сильно, но и восхищался горделивой, стойкой девчонкой. А теперь что с ней стало?

Куда делась гордость и спесь?

Сколько всего она пережила, что так изменилась?

Или я опять сравниваю ее с образом, который сам придумал?

Нет!

В любом случае – нет.

Я не мог и не имел права стоять и смотреть, как она унижается. Я присел и скорее сгреб Сашу с пола, обнял, прижал к себе крепко и сел на стул. Она компактно и уютно до тошноты устроилась у меня на коленях.

– Прекращай это дерьмо! Сдурела? – ругался я, но уже не зло.

У меня как будто не осталось причин ранить ее. Не осталось причин ее ненавидеть. Она сама себя наказала.

Саша продолжала плакать. Она вцепилась в борта куртки, пыталась снова что-то говорить, но я больше ничего не различал.

– Хватит, хватит. Все, – как мог, пытался я ее успокоить.

Руки сами стали гладить ее волосы. Я смахивал пальцами слезы и даже дотянулся до полотенца, что лежало на столе, чтобы вытереть ее сопливый нос.

Когда она проплакалась немного и смогла взглянуть на меня, я сам, не зная почему, приказал:

– Не смей унижаться, поняла? Никогда и ни перед кем.

Саша кивнула сначала, но потом всхлипнула и покачала головой.

– Мой сын, – проговорила она неровным голосом. – Ради него я сделаю все. И валяться у тебя в ногах мне не стыдно. Я виновата, Марат. Так…

Я накрыл ее рот рукой. Не место и не время сейчас. К тому же я услышал звуки из прихожей.

– Это ключ в двери, – пояснил я, кивнув Саше за спину.

Она вскочила, зачесала рукой волосы и вытерла глаза. Как будто это поможет. Даже в такой ситуации я не мог не хмыкнуть.