Я бросил в щель турникета пятачок и сим-сим послушно открылся, впуская меня в пахнущее горячим металлом подземелье. Я двинулся за толпой, встал на ребристую ступеньку эскалатора и совершенно бездумно смотрел на проезжающие мимо полукруглые чаши светильников. Они крепились на чёрных длинных ножках и должны были, по всей видимости, изображать факелы.

Впереди было много дел, сложных и простых, опасных и не очень опасных. Нужно было…

– Саня! – раздалось сзади и меня хлопнули по плечу. – Саня, Жаров!

Я обернулся.

– Привет! – радостно улыбнулся мне старший лейтенант милиции в шинели и шапке.

Ещё с зимней формы не перешли…

– Привет, – кивнул я и тоже изобразил улыбку.

– Ты чё! – поднял он брови. – Головой стукнулся? Это же я, Мур!

Константин Муромов, точно. Он тоже был на той фотке. Прям вечер встречи одноклассников.

– Здорово, Костян, – подмигнул я и вложил в улыбку максимум сердечности.

Блин, пожалуй, в том что я жил теперь в Верхотомске было много хорошего. Например, не приходилось ждать, что из-под земли вырастет какой-нибудь друг детства, а я его не узнаю. Надо, кстати, получше рассмотреть фотки. И из института тоже.

– Ты тоже от Женьки что ли?

– В смысле? – нахмурился я.

– Да, я тут пару дней назад Колобка встретил. Он от неё шёл. Вы же с ним и с ней, ну… вечный треугольник, да? Кто лишний выясняли. Махались всегда. Ну, из-за Женькой Летуновой из а-класса.

– Да, помню я, блин, – отмахнулся я.

Он расплылся в улыбке и пихнул меня локтем.

– А я живу здесь, с работы еду. Тебя заметил, когда поднимался.

Мур показал рукой на эскалатор, движущийся навстречу.

– Дай, думаю, догоню, сто лет ведь тебя не видел. Ты, говорят, по распределению в дыру какую-то угодил? А не надо было с профессором ссориться.

– Да, не такая уж и дыра, – пожал я плечами. – Люди хорошие. Коллектив, всё такое.

–Ну-ну, – заржал он. – А как здесь оказался?

– В командировку приехал.

Спустившись, мы сошли с эскалатора.

– А у Колобка, представь, Сань, машину угнали! Он предложение Женьке приехал делать, выходит, а машины-то и нет. Там милиция, все дела. Хохма. Кто только позарился на старьё его?

– Какая тачка-то?

– Да ты чё, не помнишь? Москвичонок батин. Забыл, как он его угнал у отца и нас катал? А потом в столб ещё въехал.

– Как такое забудешь…

– Он ведь снова у бати машину увёл, не сказал ничего. Как в тот раз. И опять невезуха. Угнали!

Костя счастливо захохотал.

– Слушай, но если честно, – оборвал он смех, – я вообще не понимаю, как Женька согласилась за него замуж идти.

Лицо у него было очень живым. То весёлое, то насмешливое, то встревоженное, как сейчас. Небольшие масляные глазки суетливо бегали, губы то растягивались, то сжимались в куриную задницу.

– А она согласилась? – спросил я.

– О! – подмигнул он и расплылся в улыбке. – О! Вижу, мужик, вижу, старая любовь не умерла! Да я шучу-шучу. Ну, сказал, что согласилась. Только он ведь бухает по-чёрному.

Мур вдруг стал серьёзным и, быстро посмотрев по сторонам, наклонился ко мне и перешёл на шёпот:

– Он, я слышал, наркотиками балуется. Так что не понимаю, как она согласиться могла. Наркоманы, ты знаешь вообще, – это же страшное дело. Из Америки эту дрянь нам завезли, а разные нестойкие товарищи… Ну, ладно…

– Может, завязал, вот и решил жениться.

– Не, я по глазам понял. Не завязал он. Но, говорит, любовь у них, ничего не попишешь…

Стало неприятно. Нафига ты тут нарисовался, Костя Муромов? Хорошо же было, так нет, пришёл и всё испортил.

– А ты сам-то как, Костян? – спросил я. – Не женился?

– Я что дурак? Раньше тридцати жениться вообще нельзя. На Западе, например, надо сначала на ноги встать, а потом уже о семье думать.