По окончании института, когда оставалось лишь получить дипломы, вдруг наступила пауза с распределением. Первыми отобрали лишь тех, кто уходил в спецслужбы. А остальных выпускников попридержало ГУК МО[8], раздумывая об их дальнейшем применении.

Случись такая ситуация на год раньше, Олег не стал бы и думать о том, что его ждет впереди: служат везде, и он был готов уехать туда, куда его пошлют. Но ситуация изменилась, и теперь для него уже было небезразлично, куда его отправят. Парень считал тогда дни до свадьбы с единственной в мире глазастой девчонкой, без которой не жил, а существовал. И сейчас не находил себе места без нее.

В тиши отчаянно стрекотали цикады, предвещая новый жаркий день. Друзья неторопливо потягивали контрабандный виски, купленный в указанной им «старшими товарищами» парикмахерской, который разбавляли холодным «Боржоми».

В Сану приходил продуктовый кооператив. Любой хабир или переводчик мог заказать себе через Внешпосылторг[9] продукты в ассортименте, отсутствовавшие в те годы в самом Союзе: колбасы, сыры, угри, миноги и прочее. Была даже замечательная вобла в жестяных банках. Вся как на подбор калиброванная, ровненькая. Но нельзя было заказать главного – пиво к рыбе. Даже пиво! Что уж говорить о более серьезном алкоголе!

Владелец салона, куда приходили переводчики в поисках «отдохновения», маленький, юркий индиец, имел нелегальный бизнес: таскал через границу контрабандный виски из маленького портового городка Моха на Красном море и на этом неплохо зарабатывал.

Когда друзья заходили к нему за новой порцией виски, хозяин, убедившись, что никого нет вокруг, закрывал свой салон на ключ и поднимал не закрепленное болтами посетительское кресло. В дырке под полом хранилась спортивная сумка, в которой всегда поблескивало семь-восемь бутылок разнообразного виски. Такса за каждую была стандартной – двадцать пять риалов. Затем хозяин всякий раз предлагал друзьям постричься, и всякий раз они дружно отказывались. В стране подобные салоны-парикмахерские были основными переносчиками заразы, которая оставалась после стрижки на руках и инструментах цирюльника.

Находясь в Йемене, хабиры и переводчики сами стригли друг друга, брезгливо избегая салонов-парикмахерских. Либо просто не стриглись. На эту вольность командование смотрело сквозь пальцы, понимая, что страна, мягко говоря, грязновата.

Олег выбрал для себя второй вариант. Волосы мыл регулярно и часто, но не стриг, избегая общения с руками местных «баберов».

Вообще, антисанитария была ужасающей, и людям брезгливым здесь было непросто.

Нашему другу запомнился один вопиющий случай на эту тему, произошедший с его коллегой, страшным чистюлей Эльханом, гражданским переводчиком, выпускником Бакинского университета. Эльхан обладал великолепной вьющейся шевелюрой, иссиня-черной, как воронье крыло. Волосы были его гордостью. За ними ухаживал сосед Эльхана – таджикский переводчик Мамед Каримов, время от времени слегка поправляя шикарную прическу друга.

В первый же месяц виияковцы напялили на себя шапочки-бейсболки, обнаружив, как полезли с их непокрытых голов волосы. Эльхан же имел много подобного рода головных уборов, часто меняя их, стирал.

Однажды в белоснежной бейсболке он явился на работу в офицерскую школу сухопутных войск. Переводчик стоял в курилке, беседуя с преподавателем египтянином, когда к ним неожиданно подскочил, неизвестно откуда появившись, йеменский офицер. Ясин, так звали йеменского капитана, едва поздоровавшись, молча протянул руку и, сняв бейсболку с Эльхана, натянул ее на свою голову. Затем, пробормотав что-то типа того, что, мол, хороша кепочка, снова нахлобучил ее на голову изумленного Эльхана. Все действие заняло не более нескольких секунд. И йеменец, не сбавляя скорости, деловито проследовал дальше по своим делам.