Рассказывали, что кто-то из переводяг-предшественников вывез из Йемена до десятка золотых монет времен Османской империи, найденных им якобы в подземном лабиринте.

Захватив с собой фонари, друзья начали спускаться вниз по сырому узкому лестничному проходу.

– Но тут, наверное, полно гадов! – предположил Володя, осторожно ступая по лестнице вниз.

– Особенно много пауков, твоих родственников! – хохотнул Олег.

В первом помещении, куда спустились друзья, пахло сыростью, а сверху капала вода. Тьма стояла кромешная. Фонари осветили горы какого-то хлама. В кучах у стены внавалку лежали базуки, кинжалы (джамбии), сабли. Далее штабелем были сложены окантованные железом ящики с боеприпасами. Упаковка некоторых из них была нарушена, и фонари друзей осветили высыпавшиеся гранаты и мины. Все валялось в грязи и пыли. И пролежало здесь бог знает сколько времени! На одном из ящиков боеприпасов переводчики разглядели надпись по-английски и дату: 1893 год. Копаться во всем этом хламе расхотелось еще и потому, что ступить ногой было некуда от сырости и грязи.

– Валим отсюда! – предложил Паук. – Тут еще подорвешься на фиг!

Несколько дней назад, по завершении служебного совещания, слово взял старший группы офицеров связи ГШ йеменских Вооруженных сил Новиков:

– Йеменцы принесли сегодня в офис ГВС пачку приглашений на публичное наказание вора. Будут отрубать ему руку. Нам досталось два приглашения. Кто хочет пойти?

Народ загудел, явно не выказывая никакого желания посетить площадь Тахрир. Казни преступников, а также наказания воров проходили на центральной площади Саны. Здесь и было «лобное место» – каменная глыба, на которой вершилось правосудие. Если речь шла о казни, то несчастному просто отрубали голову. На экзекуции всегда присутствовали родственники приговоренного. И лишь только голова убиенного скатывалась с плеч, они бросались к телу и начинали обмазывать свои волосы и лицо его еще теплой кровью. Бр-р…

С ворами же поступали иначе. Если человек крал первый раз и был уличен – отсекали левую кисть. Во второй раз – правую ногу до колена. И так далее – крест на крест. Но это в теории. На практике же третьи и четвертые разы не встречались. Но в любом случае зрелище было дикое.

– Значит, никто не хочет? – снова спросил советник. – Тогда пойдут те, у кого нервы покрепче: Василий и Олег. Один переводчик должен пойти обязательно! Мало ли что!

Василий, молодой майор-связист, был родом из Одессы. Там он и служил.

У Василия была симпатичная жена, черноглазая хохлушка-хохотушка Галина. За пару месяцев по приезде в Йемен она излазила в Сане со своими новыми товарками все тряпичные лавки и развалы суков. Василий, утомившись от бесконечного трещания жены о кримплене и мохере, столь популярных и одновременно недоступных в СССР в то время, запретил произносить ей два этих слова вслух, попросив заменить их на, соответственно, «ткань» и «пряжу».

На площади Тахрир собралась многотысячная толпа. Все толкались и пихались, напирая сзади. Советские хабиры, как почетные гости, стояли впереди – внутри живого кольца, образованного людьми.

– Держись, Олежа, а то сейчас самим что-нибудь отрубят по глупости, – обратился к Олегу Василий, сдерживая натиск толпы. Они взялись за руки и, упираясь ногами, удерживали позицию.

Наконец привели приговоренного и поставили его на колени. Прочитали приговор, положили его левую руку на каменную колоду. Вора удерживали три палача. Один из них быстро отсек его левую кисть, орудуя кривым тесаком, похожим на садовый нож. Затем окунули руку вопящего вора в бочку с каким-то составом, черным и тягучим, как смола (видимо, для остановки крови), и потащили несчастного в больницу.