– Это моя любимая блузка, Александра Борисовна… Я ее всегда на руках стираю. Вы знаете сколько она в бутике стоила? А теперь только выбросить…

– Да почему, почему выбросить-то? Если складочки разгладить…

– Их уже не разгладить. Ладно, бог с ней, с блузкой. Но уж пожалуйста, Александра Борисовна, я вас впредь попрошу… Уж пожалуйста…

Ой, не сдержится. Сейчас раздражение хамством выскочит. Ноздри затрепетали, жемчужные зубки прикусили нижнюю пухлую губу. Голова повернулась в проем комнаты, где мелькали силуэты Гришеньки с Левой. Там у них бой был на рапирах, увлеклись. Но выскочившее раздражение услышали бы. А нельзя. Надо приличия соблюдать. В том-то и дело. Бедная, бедная девочка.

– Арин, извини. Я ж не знала про блузку. Тем более там и правда значок стоит, что машинная стирка допускается. Вот, сама посмотри. Я ж как лучше хотела, Арин.

– А не надо как лучше, Александра Борисовна! Не надо делать того, о чем вас не просят! Нет, я просила вас заниматься стиркой? Скажите, просила?!

Сорвалась-таки. Глаза стали туманно-злые, и голос полетел в слезный фальцет. Тут же за спиной Арины нарисовался Лева, обвел их лица тревожным взглядом.

– Мам, Арин… Вы чего?

– Ничего! – резко повернулась к нему Арина, выбросив свое «ничего» как нож.

– Да что случилось-то, можете объяснить?

– Лёв, это я виновата… Я блузку Аринину в стиралку засунула. Испортила, в общем. Извини, Арина.

– Хм… Из-за какой-то тряпочки и такая трагедия? – нарочито смешливо произнес Лева, глядя Арине в глаза. Хотя с нарочитостью Лева явно перебрал. Агрессивная какая-то нарочитость получилась, воинственная.

– Да сам ты тряпочка, понял? – сквозь зубы процедила Арина так зло, что у Саши морозец по спине пробежал.

Толкнув Леву плечом, Арина ушла в спальню. А он остался стоять, понурив голову, катая желваки на щеках. Из комнаты выглянул Гришенька, раскрасневшийся, возбужденный игрой:

– Пап! Ну ты где? Ты же меня еще не победил!

– Сейчас, Гришук. Поиграй пока один. Я сейчас. Поговорю с мамой и приду.

– Ну пап… Как я один-то? Я, что ли, сам с собой буду сражаться?

– Лёв, не ходи… – Александра схватила сына за локоть. – Ну… Пусть она отойдет немного. Ничего же страшного не случилось. Я ведь и впрямь ее любимую блузку испортила!

– И что? – резанул Лева по ней злыми глазами. – Трагедия, да?

– Ой… Лёв, ну не надо ничего, а? Давай я лучше уйду, без меня разбирайтесь. А при мне не надо. И Гришу тоже пугать не надо. Ну, Лёв, ну, прошу тебя…

Не услышал. Не внял просьбам. Рванул вслед за Ариной в спальню. Гришенька проводил отца обиженным взглядом, посмотрел на Сашу, вздохнул.

– Ба… Тогда пойдем с тобой слажаться, да?

– Пойдем! Только не слажаться, а сражаться! Сра-жать-ся! Повтори правильно! С буквой «р»!

– Ср-р-ра-жать-ся!

– Молодец!

Все-таки плохо еще букву «р» выговаривает. Надо к логопеду сводить. Не твердая «р» получается, а на манер классического французского грассирования – «х-р-х»… Если запустить, так и останется навсегда. Проблема, между прочим. Гораздо серьезнее, чем испорченная блузка. Но почему-то эта проблема на сей момент – только бабушкина…

А из спальни уже слышатся возбужденные голоса, несутся вверх по возрастающей. Надо бы дверь плотнее прикрыть, чтоб Гриша не слышал.

– Беги в комнату, Гриш… Я сейчас приду. Приготовь пока мне рапиру и шлем.

– Ага!

Убежал. Александра подошла к дверям спальни, потянула руку, чтобы закрыть плотнее. И вздрогнула, услышав страшное слово, произнесенное Ариной:

– Развод? Это ты мне говоришь про развод, да? Пугаешь, что ли? Да ради бога! Да хоть сейчас! Можешь собирать вещи и выматываться!