В 1941 году, когда мне было 17 лет, я принимала участие в строительстве оборонительных рубежей под Москвой, оказывала раненым первую помощь и помогала отправлять их в тыл, отдавала им свою кровь. В школе занималась военной подготовкой. А в 1942-м году, когда мне исполнилось 18 лет, вместе со своими сверстницами добровольно пошла на фронт. Первое боевое крещение получила на Дону. Освобождали Воронежскую и Харьковскую области, Крым, Белоруссию, Польшу. Воевала в Восточной Пруссии, войну закончила в Германии. Служила в пехоте, а затем в минометном дивизионе – связисткой. Принимала координаты с наблюдательного пункта, передавала их на батарею. Сидела в ровике, бегала исправлять порванную немецкими минами и снарядами связь. Помню Красный Лиман. Зашла в хату отогреться. Влезла на печку и уснула мертвым сном, сожгла себе спину. Ведь нам так редко удавалось быть под крышей, а тут оказалась печка… Помню налет немецкой авиации, огромное количество самолетов. Горела земля, а я прислонилась к веточке – вокруг негде было укрыться.

…Хотелось бы, чтобы мы везде появлялись со своими наградами. Может быть, наши газетчики разобрались бы, кого награждают орденом Славы и медалью «За отвагу». Но им не понять нас. Хотя бы несколько дней они побывали в тех условиях, в которых мы находились. Мне часто пишут однополчане, с которыми прошли свыше 3500 км боевого пути. «Аннушка, – пишут они, – трудно представить, как это можно было выдержать – три года не спать в хате». Если бы только так, а то ведь и крыши-то над головой не было. Спали на земле в мокрой шинели, в сапогах с примерзшими к ногам портянками… Спали на ходу, спотыкаясь на кочках…

Ваше письмо читала своим однополчанам из 19-й Отдельной минометной Краснознаменной орденов Суворова и Кутузова Сивашской бригады РГК. Они восхищены Вами. В суде Вы произвели неотразимое впечатление своей стойкостью. А Ваши противники вели себя недостойно. Невольно задаешься вопросом: кто их воспитывал? По чьей педагогике они учились? Явно не по сталинской.

Приведу выдержку из «Учительской газеты» за 14 июля 1988 года – очень хорошо сказано о сталинской педагогике: «Если заключенные после строительства Беломорканала получали ордена, то это результат сталинской педагогики. Когда молодые люди, по состоянию здоровья не пригодные для службы в армии, добивались ее, – это сталинская педагогика. Если бывший беспризорник Матросов закрывает своим телом амбразуру, а Маресьев, потерявший обе ноги, пляшет «Барыню» и снова взмывает в небо, бьет фашистов, – знайте, это тоже сталинская педагогика. Если эвакуированный на Урал завод через 3–4 месяца дает фронту продукцию, а за станком на ящике стоит голодный мальчишка в рваных отцовских валенках, знайте – он воспитывался на сталинской педагогике.

Когда сегодня, в мирное время, юноши не хотят служить в армии, – это послесталинская педагогика. Если 20–25-летний молодой человек стоит на базаре рядом с бабушкой и продает цветочки, то это послесталинская педагогика. Когда тело твоего недавнего спутника по круизу несут в гробу, а ты несешься покупать японские шмотки и ради этого задерживают теплоход, – знайте, краснейте: это страшный результат послесталинской педагогики. Если молодые люди вместо военного училища идут в духовную семинарию или в официанты, – это гнилая послесталинская педагогика.

И если в 1941 году немцы были под Москвой и не могли помешать параду на Красной площади, а через почти полвека потомок немцев беспрепятственно садится на самолете на той же Красной площади, то это значит, что на его пути в небе не встретился летчик, воспитанный на сталинской педагогике. Когда советский подросток малюет свастику на памятнике погибшим воинам, – это жуткий результат послесталинской педагогики».