– А я поехал бы на любую речку или озеро, если бы там рыба ловилась. Трофейные мотоциклы на дороге не валялись, их надо было завоевать.

Немного погодя мальчик Шурик, то же семи лет сын шофёра добавил:

– Сейчас на мотоцикле лучше, в машине жарко, а тут тебя ветерок обдувает, да и шлем у него танкиста.

Простые, хорошие ребята, они всё-таки защитили меня не дали в обиду. Сыновья директора магазина и председателя поселкового совета мальчики шести лет, промолчали, как их имена я не помню. До этого я никогда не видел начальника станции за рулём, тем более не знал, что у Сидляровых есть машина. Где она стоит? У нас мотоцикл стоит в дощатом сарае, что над погребом. Отец вырыл погреб сам, потом над ним соорудил сарайчик из жердей и старых досок от списанных ящиков, в которых приходило оборудование. Жерди срубил в лесу из сухих деревьев, благо тот был вокруг посёлка. Вскоре страсти затихли, мы начали играть в лапту. Незаметно наступил обед. Марыля позвала Зенока и он ушёл домой. Ребята тоже вскоре ушли. Мне стало скучно, и я тоже ушёл, но в дежурку к дяде Павлу, дежурному по станции. Я давно у него не был. Дядя Павел обрадовался моему приходу, дал мне два флажка красный и желтый, и я помогал ему встречать и провожать поезда. Когда был перерыв в движении поездов, мы с Павлом обедали. Сначала съели его обед, потом я принёс свой, жареную рыбу, мы и её съели под мои рассказы о рыбалке. Ближе к пяти я ушёл домой, сел на раскладушку и стал играть в игрушки. Отец пришёл к шести и сообщил, что маму и сестрёнку выписали из больницы, они приедут завтра.

Он посадил меня на стул, взял в руки машинку, и остриг на лысо мои отросшие волосы, чтобы у сестрёнки не было соблазна за них таскать. Я проснулся от того, что кто-то сильно тащил меня за уши. В отсутствии мамы, я спал на её кровати. Позже мама рассказывала. Увидев меня, сестрёнка сначала, не признала мою лысую голову, всё же она три недели не была дома и долго смотрела на меня спящего. Потом неожиданно для родителей завизжала, и что-то лепеча на своём понятном только ей языке, ухватила за уши. Моя голова сама пошла за её руками. Она слюнявила своим ротиком мои губы, но не пыталась попробовать их на зуб. Мама презрительно посмотрела на отца и сказала:

– Сейчас, что? Уши будешь обрезать?!

Ей видать не понравилась моя лысая голова и торчащие в разные стороны уши. Сестрёнка тут наверно поняла мамины слова и отпустила уши. Моя не укушенная голова сама опустилась на подушку. Она принялась гладить голову и продолжала слюнявить мои губы.

– Ты смотри, это она его целует, что ли? Соскучилась! – Сказала мама.

– И мы по вас очень соскучились! – Сказал отец.

Они с мамой обнялись. Воспользовавшись моментом, я удрал от сестрёнки. На ходу вытер рукавом слюни, я обнял их обоих. Сестрёнка заплакала, сползла с кровати и обняла руками мои ноги. Так мы стояли, молча, некоторое время.

Жизнь пошла своим чередом. Папа ходил на работу. Мама была с нами дома. Молоко к маме больше не вернулось. Может, поэтому, у сестрёнки всё больше проявлялся интерес ко мне. Она следовала за мной по пятам, играла со мной на раскладушке, слушала радиолу, звала за стол обедать и кушала со мной свою кашу. Иногда копировала меня, станет по струнке и, что- то лопочет на своём только ей понятом языке. Мама её за это хвалила: “Это она, как братик, маме стихотворение рассказывает.”

Правда я всё же убегал иногда на улицу, когда она спит с разрешения мамы. Проснувшись, не увидев меня дома, она первым делом лезла на окно и искала меня среди ребят. Найдя, начинала плакать, и мама вынуждена была звать меня домой. Однажды тётя Галя зашла к нам и пригласила меня к себе в гости. Я посмотрел на маму, та разрешила. Я уже дошёл до двери, как раздался плач, сестрёнка догнала меня и схватила за ногу. Я посмотрел на тётю Галю, та одобрительно кивнула головой: “Бери и её, это теперь будет твой хвост по жизни.”