– Все души тянет или только светлые?

– Почти каждая душа имеет в себе нечто тёмное. Одного местного жителя мучило незавершенное дело, он сокрушался и плакал, приходя ко мне за утешением. Кого-то тянет к совершённому постыдному поступку, чтобы переписать Прошлое, но оно жёстко фиксируется в Летописи Мира, его нельзя изменить. Когда-то у меня работала помощница Марфа, её сын после смерти обещал загладить свои проступки, помогая тем, кто пока ещё на Земле.

– А что было с тобой после…?

– Я не сразу поняла, что меня больше нет. Продолжала «кушать» и «спать», «наряжаться» в платья и считать себя женщиной. Самая сильная привычка всех призраков – визуализировать принадлежность к земному полу. Теряя тело, перестаёшь быть женщиной или мужчиной, ты – душа. Хаотично и неосознанно я возвращалась в различные фрагменты Прошлого, переживая их заново «здесь и сейчас». Я видела и то, что причиняло мне боль, и людей, которым я помогла, – тёплый Свет их памяти согревает душу. Иногда я думаю, что мы, как земные личности, существуем до тех пор, пока нас помнят на Земле. Память обо мне хранят стены этой Башни, и в Урануполи ещё живы те, кто знал меня лично.

– А Димитра знала?

– И она, и её мама, и её бабушка. Видишь пристройку? Там находился медицинский пункт и хранились лекарства. Однажды Димитра, будучи ещё маленькой девочкой, упала, расшибла коленку и прибежала ко мне. Я промыла рану, забинтовала ножку, рассказывая сказку про овечку, и угостила сладостями.

– А ты видела Лестницу?

– Конечно, Алиса, – Джойс улыбнулась. – Она – в душе. Ты и при жизни движешься по ней вверх или вниз. А посмертное состояние – это метания души по её Прошлому, плач и скорбь о том, что она сделала не так, радость от Добра и Света, привнесённых ею в мир, и в итоге – её самоопределение по результатам притяжения к тому или иному. У каждого – своя Лестница в Небо. На Афоне усопший монах воскрес на собственных похоронах, чтобы рассказать братьям, как черти чуть не унесли его в Ад за пристрастие к винопитию, но добрые дела заступились за него и перевесили чашу. Кто-то присутствует на Суде над собой, кто-то – нет, возможно, не осознаёт происходящего.

– А когда память об усопшем исчезнет, тогда…?

– На Земле исчезнет, не в Небе. Душа постепенно успокоится, освободившись от воспоминаний. И чужих, и своих собственных, и…

В комнату зашёл турист с дочкой лет пяти. Я испугалась, что они увидят меня сидящей на экспонатном стуле и беседующей с призраком, поэтому резко встала и сделала шаг к окну, но боковым зрением заметила, как девочка подошла к Джойс и с удивлением рассматривала её, а затем – меня.

– Дети иногда видят нас, – улыбнулась Джойс. – Я очень любила детей! Мы организовали в Урануполи начальную школу, а позже я раздобыла стадо овец и учила женщин ткать шерстяные ковры. Наши работы получали множество наград, но все шедевры распроданы. Остался только этот ковёр на стене.

Дочка туриста мгновенно переместила взгляд на ковёр, но отец взял её за руку и увёл в следующую комнату, а я подошла к книжной полке и заметила нишу с наградами.

– Мои, да, но всё земное – условно, важна безусловная любовь сердца. При жизни я чувствовала поддержку Неба. Иногда руки уже опускались, но обстоятельства менялись, и всё получалось даже лучше задуманного. Я видела много страданий и полюбила людей за мужество, с которым они переносили беды. Каждая душа приходит в мир служить другим, но не каждая вспоминает об этом на Земле.

– Я тоже… пишу, – робко призналась я.

– Приходи ночью, почитаем друг другу наши стихи? В Башне у моря, у распахнутых Небесных Врат, где по ночам слышен шёпот голосов Иного Мира, славно пишется! Знаешь, многие писатели жалеют, что не успели написать нечто важное. Земные дела затягивают в болото суеты, и зачастую самое главное откладывается на потом. Многие призраки пытаются нашептать коллегам по перу недосказанные строчки.