При этой работе мы несли потери в людях и в автотранспорте от действий вражеской авиации. Особенно нам досаждала «рама» (FW-189), так называли наши солдаты этот самолёт с двойным фюзеляжем, который использовался для разных целей. Основное его назначение было: воздушная разведка, корректировка огня артиллерии и наводка на цели своих самолётов. Кроме того, «рама» имела мощное пулемётно-пушечное вооружение и комплект небольших бомб. Поэтому, она иногда бросалась в атаку и штурмовала обнаруженные цели.

Как-то рано утром мы выехали на автомобиле ЗИС-5 по шоссе из Джубги в сторону Геленджика. Вскоре свернули вправо и въехали на подъём в горы. Начался самый неудобный и опасный участок дороги – слева обрыв в пропасть, а справа отвесная стена. Послышался рокот моторов и из-за гор вынырнула «рама». Заметив нас, она произвела разворот на боевой курс. Стало ясно, будет штурмовать нашу цель, и легко мы не отделаемся. Мы остановились, Герасименко скомандовал: «Воздух!» Мы выпрыгнули из кузова и разбежались в разные стороны. А Герасименко, водитель и ещё двое солдат укрылись под машиной. Это была роковая ошибка командира роты. Раздалась длинная очередь крупнокалиберных пулемётов, послышались крики и стоны укрывшихся под машиной. «Рама» расстреляла наш автомобиль и улетела. Два солдата были убиты, а наш командир Герасименко был тяжело ранен разрывной пулей. Ему раздробило тазобедренную кость. Разбитая автомашина ЗИС-5 горела, пришлось её столкнуть с дороги в обрыв, чтобы дать проехать встречному автомобилю Студебеккер. На него мы погрузили тяжелораненного командира с санинструктором, убитых, и ещё двух наших солдат в помощь. Отправили их в Джубгу. Оставшиеся солдаты с командиром взвода лейтенантом Шевчуком, со спасёнными техническими средствами, продолжили свой путь в заданный район.

Кормили нас плохо, с неделю солдатам не давали хлеба. Старшина Барабан собрал группу солдат и повёл нас в горы собирать подножный корм. Защита от цинги и просто для пропитания. Отошли примерно с километр и старшина Барабан прокричал: «Галушко! Ко мне!» Приказал мне вернуться в батальон и взять на кухне, у повара Бурьянова, три мешка под дикие яблоки, груши и другие плоды. И показал рукой-догонишь нас вон на той сопке. Я прибегаю на кухню и застаю поразившую меня картину «чаепития» повара Бурьянова с бывшим юнгой Петей, которого он взял себе помощником на кухню.

Они пили чай, держа в руке по большому куску хлеба с намазанным сверху слоем сливочного масла. Я попросил дать мне три мешка для сбора подножного корма. Не прерывая «чаепития-чревоугодия», повар указал на кусты и сказал: «Там, в кустах, стоит телега, в ней возьмёшь три мешка». Я подошел к армейской повозке, откинул полог и увидел, что её кузов набит доверху буханками хлеба по 600 грамм. Столько хлеба, когда мы голодали, и увиденное чревоугодие при «чаепитии» меня поразили. Я не удержался и в мешки замотал три буханки хлеба. Не считал это воровством, брал не для себя, а на всю нашу группу солдат. Нам не давали хлеба, при фронтовой норме 800 грамм в сутки на каждого солдата. Повар Бурьянов, детина двухметрового роста, отложил своё «чаепитие», подошел и сказал, что это командирский паёк[6]