Теперь я насторожился.

– Мистер Френсис каждое утро, каждый Божий день пребывает в нескончаемой агрессии ко всему и всем, – продолжала женщина. – Причина нам не известна, но он просто в бешенстве от того, что его, должно быть, мучает. Даже сон не исцеляет его разум. Мистер Моррэс проиграл уже три дела в суде! Это почти непростительно для адвоката с блестящей репутацией! Его стали одолевать головные боли и частые головокружения. Полагаю, сей недуг – кара Господня за все его деяния, гнев и гордыню. Доктор прописал вашему отцу успокоительные капли, сон и постельный режим, по крайней мере, на неделю. Поэтому тихо здесь бывает только, когда мистер Моррэс отдыхает в своей комнате. Как только проснется, горе нам всем!

Причина его недомоганий и истерик мне стала ясна сразу. Бесполезно пытаться сделать сталь из дерева или бриллиант из рубина. Глупец тот, кто хочет переделать человека, используя собственные убеждения и принципы. Принимать человека таким, какой он есть, не ограничивая его личность рамками собственных прихотей и взглядов, – вот это и есть та самая подлинная любовь без единой доли эгоизма.

Но Френсис Моррэс стоял слишком далеко от данного понятия, а посему я перестал считать его своим отцом, утратив всякую надежду получить его любовь, и он, вероятно, уже перестал считать меня сыном, которого, впрочем, никогда и не любил.

Собирая оставшиеся вещи, я не чувствовал себя неблагодарным и не ощущал вину. Свой уход я считал совершенно справедливым. Жаль, что он свершался только теперь.

Мои глаза в спешке «перебрасывали» взгляд с одной вещи на другую, а мысли мгновенно помогали понять: нужно мне это или нет. Взяв в руку уже готовую к отъезду сумку, я вышел из комнаты, но, сделав всего один шаг за порог, замедлился и обернулся. На стене, прямо напротив кровати, все также неизменно висела самая ненавистная мне вещь – список правил и наказаний. С неистовым удовольствием я подбежал к нему и сделал то, что очень желал сделать давным-давно: разорвал с улыбкой на лице. Помятые клочки я демонстративно бросил на пол, как знак победы над своим закоренелым страхом – самой главной слабостью.

– Я уезжаю, Бетти, навсегда! – с восторгом сообщил я.

– Как? Куда? А как же колледж? – в обескураженности женщина закидала меня вопросами, но после, не дожидаясь ответа, огорченно присела на стул и закачала головой. – Мне понятно, почему вы уходите или, скорее, бежите прочь. Ваш отец… – она посмотрела на меня, и в ее зеленых глазах заблестела ненависть, а из уст что-то пыталось вырваться наружу. – Гореть ему в аду!

– Не волнуйтесь так, прошу! – я опустился на корточки и с нежностью взял ее сухие от воды и порошка руки.

– Куда вы теперь подадитесь?

– Бетти, почему вы теперь обращаетесь ко мне на «Вы»? – я улыбнулся, с любопытством заглядывая ей в глаза.

– Не смею говорить иначе. Вы стали таким взрослым, Мартин!

– Взрослым? Но меня не было дома всего семь месяцев!

– Для меня – целая вечность! И раз вы приняли самостоятельное решение, не уведомив мистера Моррэса, я не ошибаюсь: Вы и правда возмужали!

Даже Бетти ощутила ту перемену, которая произошла во мне, а значит, это не было простой выдумкой. Я действительно стал другим, самим собой.

– Я оставил колледж. Впредь буду сам решать, какой дорогой идти. И она нашлась! Через четверть часа я уезжаю в Нью-Йорк вместе с другом. Уверен, там меня ждет более лучшая жизнь – долгожданные приключения! И теперь я не одинок. Все будет хорошо, Бетти! О Вас я всегда буду помнить! – моя улыбка заставила женщину улыбнуться в ответ, хотя ее глаза все еще выражали глубокую печаль.