Вышеупомянутый ключ открывал сейф, который я незамедлительно вскрыла и обнаружила… Что-то белесое и пестрое…

Деньги бы мне сейчас не помешали.

Хорошенько присмотревшись, я поняла, что это не являлось банкнотами.

Это были фотографии.

Ну и зачем ей надо было хранить бесполезный мусор вроде этого в самом защищенном уголке дома?!

Огромная кипа фотографий была сложена в определенном порядке – начиная с ее молодости и заканчивая пятьюдесятью годами. Последнее фото датировалось тридцать первым декабря, ровно за день до ее смерти. Она фотографировала новогодний стол. Тут стояло все: оливье, праздничный торт к моему дню рождения, запеченная под сыром рыба.

Странно. Когда я пришла домой, праздничный стол пустовал, и о том, что меня ожидала еда, я узнала только сейчас – по фотографии. Никак иначе, наверное, кто-то пришел ко мне в гости и застал тетушку…

Я ущипнула себя за переносицу. Мозг снова стал пытаться представить себе, а не больно ли ей было умирать. Но какая уж разница теперь – больно или не больно, когда ее уже два месяца как нету…

Следующее фото, датированное пятнадцатым сентября (надо же – перед последним фото прошло аж четыре месяца!), изображало ее, в жутко выделяющемся парике и длинной юбке из велюра. Из-за этого эта миниатюрная худышка напоминала скорее выпускницу школы, чем довольно преклонного вида даму. На заднем фоне женщина и мужчина обернулись, очевидно, желая понять, почему ее волосы выглядят так, словно она не мыла их лет сорок (некачественный парик!), и их удивленные физиономии навсегда запечатлелись на этом пожелтевшем снимке.

Потом шли фотографии двух-трех-летней давности… Я все пыталась найти фотографии, иллюстрирующие ее больничные будни, хоть какие-нибудь выписки, но ничего такого не было. Тетушка была либо в парике, либо ее не было в кадре вообще – сплошная несправедливость.

(И нет, это не садизм – искать фотографии, на которых она изображена лысой, со стометровыми синяками под глазами и остекленевшим взглядом. Или, все-таки, садизм?)

Сложив все фотографии в стопку, я снова закрыла дверь на ключ, пообещав больше никогда сюда не заходить, и покинула комнату.

25 февраля

17:10

Сегодня в университет относить документы на досрочное освобождение, которое я обещала принести аж месяц назад, я не пошла лишь из-за того, что чертово сердце опять устроило в моем организме мега-пати. Ну и ладно. Было принято решение отсиживаться дома и пачками глотать обезболивающие, пока я корни не пущу, но уже в полдень в дверь раздался настойчивый стук.

– Войдите! – устало крикнула я, прекрасно зная, что у Кира есть ключи от моего дома.

Понятия не имею, зачем созданы правила этикета – нужно каждый раз тащиться в кухню, ставить чайник, сгибаясь от болей в груди, потом рыться в шкафах, ища сладости, пока в это время гость неторопливо вешает свое пальто. А потом мало того, что нужно смотреть голодными глазами на зефир лишь потому, что у тебя сердечная диета, так еще нужно завлекать гостя сладкими речами.

К сожалению, Кир относится именно к этому разряду людей, которые ждут до последнего, а потом наслаждаются мучениями. Пока Зеленский читал газету за столом, я быстро собрала горячий чай и нашла в дверце мармеладных мишек.

– Как боли? Прошли? – не отрываясь от газеты, спросил он.

– Душевные или физические?

– И то, и то.

Я помедлила.

– По стобальной шкале?

– Луиз, ну прекрати, – Кир устало вздохнул.

– Что прекратить? Ты спросил – я ответила.

– Вообще-то, ты ответила вопросом на вопрос.

–Окей, вот ответ: ноль целых ноль сотых. Устраивает?

– Нет.

Я пожала плечами. Потом поставила на стол тарелку с «мишками». И чай, который сама же «нечаянно» разлила.