Испытав все «прелести» необходимых в этих условиях унизительных процедур, продвигаемся дальше. Меня уводят в камеру. Я коротко стрижен, раздет до пояса, одежда в руках, взгляд сверкает злостью. Обитатели камеры с опаской смотрят на меня. Оценивая взглядом мою спортивную фигуру, все невольники: воры, насильники и убийцы (по крайней мере именно такие преступления им «шили»), как по команде, отползли и прижались друг к другу в дальнем углу нар.

Наверное, арестанты подумали, что прислали быка для массажа ребер и наведения порядка. Небольшое окошечко, расположенное под потолком над нарами, зияло разбитыми стеклами. Сквозь железные решетки с порывами ветра в камеру задувало свежесть сибирской ночи. По моей лысине стали пробегать холодные воздушные ручейки, расчесывая не очень густую поросль. Сквозняки, как хозяева, разгуливали по холодной и угрюмой камере. Это вам не Рио-де-Жанейро. Это скромный быт уголовника или случайно попавшего под раздачу оперативников простого или не очень простого грешника.

До ночи и в последующий вечер после помещения в следственный изолятор со мной, как водится в таких случаях, проводились задушевные беседы. Для этого из камеры в сопровождении и под охраной оперативника ФСБ меня доставляли в начальствующий кабинет. Забавно, но тот опер-охранник сейчас в Москве, он депутат Государственной Думы России. Растут люди, и это здорово. Может от меня получил заряд или импульс какой? Парень он хороший, вдумчивый, скромный. Правда, сейчас уже разметали года его пышную шевелюру, облысел он почти совсем. Время никого не щадит. На последних выборах мы всей семьей голосовали именно за него.

Руководство конторы настойчиво пыталось склонить меня к сотрудничеству. Сотрудничество по их трактовке должно сводиться к оказанию помощи в «посадке» государственного чиновника федерального уровня.

«Мы лично к тебе вопросов не имеем. Нам интересен Балабанов. Ты должен дать показания против него, просим тебя нас понять. Тут и не такие ломались», – в вежливой тональности звучат грозные намеки. «Мы ведь разделили доллары на две пачки. Нужно было вам взять по одной каждому», – в разных интерпретациях на измор звучали мягкие и настойчивые голоса.

«Ниче себе, вот так возьми да и оговори, оболги человека! О своих устремлениях он мне не рассказывал. Что за помощь такая? Работайте умно и чисто», – думалось мне.

Я молча слушал, мне были понятны старания оперов, но следовать их воле я не собирался. Я юрист по второму высшему образованию. Поэтому оценивал расклад так. Цель встречи в ресторане мне не была доподлинно известна. Оперативное мероприятие задумано в принципе красиво. Подвело его исполнение. Можно было предвидеть, что необходимость перемещения в «аквариум», при наличии большого количества свободных мест в зале, может смущать объект разработки. Такое уединение при таком агенте было неразумным и настораживающим. Да и сам тайный агент, Шелепинь, никакущий. Проявил себя как трусливый алкаш. На этом силовики прокололись и безусловно провалились. Если бы Балабанов хотел получить взятку, то данная обстановка объективно и интуитивно к этому не очень располагала. Но чиновник-то денег не взял, домысливать и оговаривать его я не собирался. А вот люлей по мордасам по освобождении на волю навешаю ему с большим удовольствием и по полной программе за такую подставу и подлянку.

Наверное, любому здравомыслящему человеку в этой ситуации расклад предельно понятен: ты должен защищать себя сам, в том числе отводя угрозу от Балабанова. Взяв удар на себя и приняв эти помеченные деньги, я как предприниматель ничем не рисковал. Если бы я был в сговоре и имел корыстную цель: поживиться баблом и поделиться деньгами с чиновником, но я был в неведении. Если бы я поделил деньги или хотя бы сказал, что был должен поделиться долларами с Балабановым, то стал бы либо соучастником, либо пособником. И вперед на нары «пассажиром» по статье 159 Уголовного кодекса РФ, несомненно и совершенно ясно представлялось мне.