– Готова? – спрашивает он, пока я пытаюсь закончить с сотовой компанией. Водитель забирает нашу багажную тележку, и мы выходим за ним на улицу. Я заканчиваю свой звонок и жду Криса у дверцы машины, пока он помогает шоферу загрузить наши сумки в багажник.

Когда Крис присоединяется ко мне и открывает передо мной дверь, я обнимаю его, потом поднимаю голову, чтобы встретиться с ним глазами.

– Просто хочу, чтобы ты знал: я понимаю, почему ты поступил так, как поступил, но я все равно поехала бы. Я рада, что нахожусь здесь, с тобой. – Я целую его, намереваясь просто коснуться губ в легком поцелуе, и, к моему немалому удивлению, при том какой Крис закрытый человек, он просовывает руку мне в волосы, обнимает за шею и пленяет мой рот в горячем поцелуе. Я издаю тихий стон, когда язык его ласкает мой, глубоко проникая в рот.

– Я тоже рад, что ты здесь, – заверяет он меня, отрывается от моих губ и отодвигает меня, словно либо должен сделать это прямо сейчас, либо уже не сможет никогда. Словно мог бы овладеть мною прямо тут, на людях. И только он может заставить когда-то консервативную школьную учительницу пожалеть, что такое невозможно.

Я облизываю губы, его пылающий взор следит за мной, и тут же горячее покалывание растекается по телу, зажигая снаружи и внутри. Кто-то кричит что-то по-французски, и Крис резко поворачивает голову к говорящему, а я за ним.

Я вижу голову водителя над крышей машины, словно он уже забрался внутрь и теперь высунулся, чтобы привлечь наше внимание. Крис отвечает ему по-французски. Потом вновь поворачивается ко мне. Губы его дергаются, в глазах пляшут смешинки.

– Он желает знать, готовы ли мы.

Мы оба смеемся.

– Определенно готовы, – говорю я и ныряю в машину.

Спустя сорок пять минут, в течение которых я блокирую свои кредитки, водитель везет нас по утреннему городу к Елисейским Полям, знаменитой улице с внушительными старыми зданиями с множеством бутиков и кафе. Когда мы проезжаем мимо Триумфальной арки, я делаю снимки своим телефоном. Ее эффектный орнамент освещен, сверкая в темноте парижских коротких зимних дней. И хотя я не считаю себя любительницей подобных строений, гораздо больше предпочитая стальным башням картины, но разеваю рот от изумления, когда в поле зрения показывается Эйфелева башня, мерцая огнями на фоне чернильно-серого неба. Было время, когда я думала, что никогда не увижу… ничего не увижу.

Мы сворачиваем на узкую улицу с домами из песчаника, и я хмурюсь, глядя на малолитражки, которыми уставлены тротуары. Меня бросает в дрожь от того, насколько небезопасными они выглядят.

– Ради Бога, скажи, что ты не ездишь на одной из них, – говорю я.

– Нет, – заверяет меня Крис с грудным смехом, который я так люблю. – Мой «харлей» побольше будет.

Внезапно вспыхивает воспоминание о том, как он появился через несколько недель молчания и приказал мне садиться на заднее сиденье своего «харлея» прямо в юбке, и я отгоняю прочь этот нежелательный образ. Я больше не позволю себе переживать из-за этого. Тем более сегодня.

Я жива, и это дар, который я ценю больше, чем когда-либо.

И я с Крисом.

Я в Париже, и это благодаря Крису, когда все остальные в моей жизни всегда держали меня в закрытом ящике.

Я наклоняюсь и целую его в щеку.

– За что это? – спрашивает он, своей сильной рукой обнимая меня за талию.

Я могу придумать миллион ответов и хочу сказать ему миллион вещей, но просто говорю:

– За то, что ты есть.

Нежность на его лице растапливает последние остатки моих дурных воспоминаний.

– Если такова реакция на эту небольшую экскурсию, то мне не терпится посмотреть, как ты отреагируешь, когда увидишь картинные галереи. Ты просто свихнешься, детка. – Звонит его мобильный, и он с явной неохотой отпускает меня.