И я поехал в подмосковный спортивный лагерь. Названия места сейчас не помню. Остался в памяти сосновый бор вокруг нашей территории и огромные оранжевые армейские палатки, в которых мы жили по десять человек в каждой.

На пионерлагерь это совсем не было похоже. Никаких линеек, концертов и дурацких кавээнов. Утром мы тренировались на небольшом стадиончике, потом обедали, спали и все вечера напролёт играли в волейбол.

Место было комариное, так что волейбол был единственным спасением от стай кусачих дармоедов.

В Москву я вернулся довольным и крепко влюблённым в лёгкую атлетику.

Но придя в сентябре на занятия в секцию, услышал от Виктора Михайловича следующее:

– Серёжа, для спринта ты слабоват. Я познакомлю тебя с Эдуардом Васильевичем. Будешь средневиком. Так для тебя лучше.

Я знал, что спринт – это дистанции в 60, 100, 200 и иногда 400 метров. А средневик бежит 800 и 1500 метров. Мне этого не хотелось. Но я был послушным мальчиком и согласился.

– Отлично! – спокойно сказал Виктор Михайлович и отвёл меня в легкоатлетический манеж того же стадиона завода АЗЛК.

Манеж сразил меня наповал! Такое великолепие вообразить себе было трудно!

Поднявшись из раздевалки по широкой бетонной лестнице, мы оказались на специальном стадионе для бегунов. Что там было? Тёмно-коричневое тартановое покрытие всего ядра стадиона, белые линии четырёх круговых дорожек, высокие наклонные виражи в торцевых частях и синтетический, липко-возбуждающий запах всего огромного помещения.

Звуки отдавались под высоченным потолком и заставляли с ходу поверить, что ты попал в малодоступный и самый лучший мир.

Дневной свет падал на беговые дорожки из толстенных стеклянных боковых стен.

Прежде легкоатлетического манежа я не видел. Тренировок в нём себе не представлял. Но понял, что, очевидно, поднялся на ступеньку выше по спортивной лестнице.

Тренеры пожали друг другу руки, покивали на меня и вообще в пространство, похлопали дружески по плечам и расстались.

Я остался один на один с Эдуардом Васильевичем.

Полагаю, ему было лет тридцать. Светлые волосы, коричневый спортивный костюм и загорелое лицо с жёсткими, всегда прищуренными глазами.

Голос был уверенный и чуть как бы с трещинкой.

– Ну что, начнём?

– Угу.

– Давай десять кругов для разминки и каждый раз после очередного третьего круга дважды ускорения на прямых. Посмотрю, на что ты способен. Виктор Михайлович говорил, ты выносливый. Это правда?

– Угу.

– Тогда вперёд! После разминки сразу ко мне. Проверю дыхалку и пульс. Усёк?

– Угу.

И я побежал десять кругов с ускорениями. Мне было нетрудно, я действительно выносливый.

Потом подошёл к тренеру. Он послушал, как я дышу, а затем вдруг обхватил мне шею под подбородком, прижимая большой и указательный пальцы возле ушей. Как я понял, там были артерии и Эдуард Васильевич таким образом контролировал мой пульс.

Он полминуты смотрел на циферблат наручных часов.

– Нормально! – и отпустил мою шею. – Теперь снимай бриджи, надевай шипы и начнём тренировку.

Больше вспоминать о моей карьере средневика нечего. Всю осень и зиму я, как белка, крутил круги по пять-шесть километров в день и пробегал по заданию тренера от 600 до 1500 метров на время.

Никаких особых тонкостей не было. Ни гибкостью, ни физикой я не занимался. Я мотал круги и тяжело дышал. Эдуард Васильевич хватал меня за шею и щупал пульс. Я как-то привык к этому и даже скучал по нудным, в целом, тренировкам.

Кстати, других воспитанников своего тренера я никогда не видел. Как и Виктора Михайловича с бывшей моей группой спринтеров. Или сейчас просто не помню. Соревнований тоже никаких не было. Два раза в неделю манеж и только бег, бег, бег до упаду.