– Умничаешь? – подозрительно осведомился сосед.

Билл улыбнулся и пожал плечами, в очередной раз убедившись, что, рассказывая о себе, скорее окажешься непонятным, чем обретёшь шаткий и в любой момент готовый уйти из-под ног островок сочувствия в таинственном океане чужого внутреннего мира.

Он по-прежнему чувствовал себя не на своём месте, и лучше всего было ему в дальнем уголке парка, возле старой калитки.

Биллу, конечно, временами становилось одиноко. Но дело было в том, что он в принципе не воспринимал одиночество, как повод для какой-либо грусти или беспокойства. Билл интуитивно понимал, что это вообще единственное возможное состояние человеческой души – и никогда не будет ничего другого – сколько ни пытайся приблизить кого-то к себе или приблизится к кому-то, никогда этому процессу не будет конца. Как нельзя вычерпать до дна маленькую ямку, вырытую на берегу реки – она наполняется снова и снова – так невозможно познать другого человека. А как нельзя познать, так нельзя и открыться – что бы ты ни сказал другому о себе, он поймёт это по-своему, и всё равно будет видеть не тебя настоящего, а лишь проекцию, образ, составленный по твоим словам его собственным воображением, чувствами, опытом.

Билл много думал о девочке, что проходила каждое утро с мамой по тротуару. Она была для него самым лучшим переживанием за всё время обучения в пансионе, и она же являлась олицетворением этого неистребимого внутреннего одиночества, открытого им в самом себе – ведь он вообще ничего о ней не знал, он выдумал всё от первого до последнего слова – но эти выдумки, как ему казалось, подтверждались каждой улыбкой, каждым шагом девочки – она всегда здоровалась с Биллом, кивком головы или лёгким взмахом тонкой руки в яркой осенней перчаточке – несомненно, Билл тоже существовал в её воображении в виде какого-то лирического героя, она ведь тоже совсем ничего о нём не знала, но так устроено сознание – оно поневоле стремится заполнить информационные пустоты радостными фантазиями и лучшими ожиданиями. В таком виде их отношения и существовали – Билл и загадочная девочка здоровались, улыбались друг другу через забор и что-то друг о друге воображали.

Много позже, став взрослым, он вспоминал такую свою первую бесплотную любовь с большой теплотой и полушутя-полусерьёзно признавался всем, кому рассказывал о ней, что это был самый лучший роман в его жизни.

Так же как и близкой дружбы, открытой вражды с кем-либо у Билла в пансионе не случилось. Явно недоброжелательно относился к нему только Десна, но их тихо тлеющему непрерывному конфликту всегда как будто немного не хватало пороху, чтобы взорваться дракой или скандалом. Обычно всё ограничивалось короткими зубоскальными перепалками. После случая с конфетами серьёзная ссора вспыхнула между ними лишь на третьем году обучения.

В классе был тихий паренёк по имени Ким, над которым едва ли не каждый норовил подшутить, пользуясь его безответностью, и таким образом самоутвердиться. Этому Киму очень сильно нравилась какая-то девочка, с которой он виделся на каникулах; иногда он сочинял и записывал в тетрадку романтичные и трогательные стихи для неё. Ким, разумеется, вообще никому их не показывал, в том числе и адресату. Ведь они порой стыднее, чем нагота, эти самые первые ранние любовные стихи, большей частью глупые и банальные, конечно, но наполненные невероятной нежностью, захлёстывающие, затапливающие ею – половодье нерастраченной сердечной весны…

И как-то раз Десна, решив в очередной раз поглумиться над Кимом, вырвал у него заветную тетрадку с драгоценной чувственной исповедью души и принялся декламировать вслух, язвительно и похабно комментируя каждое слово.