Вернувшаяся после уроков мама, сполна проинформированная о его подвигах, поставила Кирилла в угол, пообещав попозже – когда вернется папа – как следует погладить попу сына ремешком. Ну, а уж когда пришла взбешенная Мария Моисеевна – мама Милки, потребовавшая самых строгих мер воздействия, вечерняя порка стала практически неотвратимой.

– Ну что, выдрали, выдрали?! – заверещала Милка на весь класс назавтра, увидев входящего в дверь Кирилла.

– С чего ты взяла? Вовсе нет, – ответил ей Кирилл, внезапно ощутив, помимо саднящей ниже спины боли, еще и слезы обиды, предательски подступившие к глазам.

– Выдрали, я точно знаю. Мне мама сказала. Маргарита Ароновна пообещала. А она свое слово всегда держит! – торжествовала Милка. – Будешь теперь знать!

– Ну ты, коза кудрявая, лучше помолчи, – вступился за приятеля Игорь Сивков. – Будешь вопить – мы тебя на переменке в мужской туалет затащим!

Милка заткнулась мгновенно – страшнее угрозы для девчонок в их школе не существовало.

– А ты, Лаврик, не переживай, – хлопнув Кирилла по мягкому месту, Игорь по-своему утешил товарища: – Тебя-то хоть дома драли. А меня отец летом при всех во дворе отлупил. Спустил штаны – и крапивой! Вот стыдуха-то была! Ты бы видел!

И, показав кулаки Милке, приятели, обнявшись, вышли в коридор под хохот всего класса.

Окончив год круглым отличником и в общеобразовательной, и в музыкальной школе, Кирилл вместе с подросшим Костиком и мамой опять уехал к бабушке и дедушке на лето. У папы были сборы и учения в лагерях, а тетя Оля наконец-то получила отпуск.

Приехав в третий раз в гости к дедушке и бабушке, Кирилл в первые же дни ощутил произошедшие в доме перемены. Причем перемены к худшему.

Во-первых, Стася и Анюта уехали работать на все лето в пионерский лагерь, а значит с частыми купаниями в Березине, о которых так мечтал всю дорогу Кирилл, можно было попрощаться. Во-вторых, все обитатели дома как-то разом сильно постарели: заметно сник Джульбарс, все больше лежавший в тенечке и не прыгавший даже при виде мозговой косточки; куда-то запропастился кот Мурзик, появлявшийся, по словам бабушки, лишь к вечеру, чтобы поесть, и быстро исчезавший вновь; да и сама бабушка внешне сильно сдала: сгорбилась, сморщилась и стала часто беспричинно плакать, читая и перечитывая две свои любимые книги – «Войну и мир» Льва Толстого и «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте. Она и в прошлые годы читала эти книги – читала медленно, пришептывая и как бы про себя, но на самом деле вслух, только очень тихо. В-третьих, дедушка стал сильно кашлять, надолго заходясь в частых приступах, из которых выходил с трудом, отплевываясь и утирая выступившие слезы. Курить же свой любимый «Север» он не перестал и на все советы сходить к врачу отделывался шуточками.

«Сколько же лет всем нам тогда было? – Кирилл Аркадьевич задумался и, посчитав, пришел к удивившему его результату: – Мне – семь, Костику – два, маме – всего двадцать девять, папе – тридцать один, а бабушке с дедушкой, наверное, за пятьдесят. А ведь они казались мне глубокими стариками! Странная это штука – детское восприятие. А может, полвека назад люди и впрямь выглядели старше своих лет». – Озадаченно почесав в затылке, он стал вспоминать, чем же запомнилось ему то лето. А запомнилось оно немногими, но очень характерными штрихами.

Приезд мамы, Костика и Кирилла сразу же создал в тихом доме бабушки и дедушки обстановку легкой истерии. Детей надо было развлекать, разнимать, утешать, укладывать спать, читать им книжки, отвечать на вопросы и следить, чтобы они чего-нибудь не натворили. Но главное, о чем непрестанно заботилась бабушка, их надо было сытно кормить!