Вот каким был отец у Кирилла! И надо ли говорить, как Кирилл им гордился и как хотел порадовать своими успехами. А потому и в музыкальную школу, задолго до общеобразовательной, пошел с большой охотой. Ему там нравилось все – и его учительница Вера Кузьминична Рачковская, и большая, с толстыми картонными обложками «Школа игры на фортепиано» какого-то А. А. Николаева, и участие в репетициях хора.

Не нравилось ему только сольфеджио. Зачем, не понимал он, нужно писать ноты в тетрадке, когда они и так уже напечатаны, и зачем нужно петь, называя ноты, а не слова. Честно говоря, нелюбовь к сольфеджио в дальнейшем отрицательно сказалась на его училищной и консерваторской учебе – вероятно, в маленьком провинциальном городке преподавание этого важнейшего для музыканта предмета велось из рук вон плохо. И еще ему очень не нравилась его нотная папка – черная, большая, с витыми ручками и тесемками по бокам, с вытесненной на одной из крышек смешной лирой. Он терпеть не мог носить ее в руках – тяжелая папка волочилась по земле, и все прохожие прекрасно видели, что вот, мол, – идет маменькин сынок в свою музыкальную школу. Этого он почему-то стеснялся.

А вот игра на пианино ему нравилась, и он самозабвенно разучивал одну красивую пьеску за другой, стараясь держать пальцы так, как велела ему Вера Кузьминична – круглыми, как яблочко. И даже много лет спустя, сам обучая малышей игре на фортепиано, отчетливо припоминал, какими трогательными ему то гда казались те же пьесы – и «Василек», и «Девица зарученная», и «На горе, горе», и «В садике», и многие, многие другие, слава богу, сохранившиеся в педагогическом репертуаре до сих пор.

Мама тоже очень радовалась его успехам, хотя сама к музыке не имела никакого отношения. Как говорил папа: «Рите медведь на ухо наступил», и все почему-то громко смеялись. Мама на это не сердилась и даже, сидя дома за тетрадками учеников, сама часто, правда, очень фальшиво, напевала – он это хорошо запомнил – одну и ту же песню: «Хо-ро-ша-а страна-а Болга-рия, а-а Россия лучше всех!» И всегда это было очень смешно и весело.

А еще он стал больше читать – особенно стихи. Раньше их ему читала мама, а теперь он и сам мог брать книжки Агнии Барто, Сергея Михалкова, Корнея Чуковского, Самуила Маршака, Бориса Житкова и других детских поэтов, и наслаждаться той своеобразной музыкой, которая как бы сама собой рождалась при чтении этих стихов вслух. Но самым любимым поэтом Кирилла был Александр Пушкин. Его сказки и другие стихи нравились ему чрезвычайно. Множество стихов он знал наизусть и мог декламировать их по первой же просьбе. Кирилл даже пытался сам сочинять стихи, но у него, конечно, ничего не получалось. Но он не огорчался – был уверен, что, когда пойдет в школу, всему научится там.

Однажды осенью мама сказала Кириллу, что у него скоро появится братик или сестричка. Кто именно, она не знает, но разве это важно? Конечно, не важно, ответил Кирилл, но про себя подумал, что важно другое – мама станет возиться с маленьким, а он, Кирилл, уйдет на второй план. Он часто видел маленьких детей в колясках, и видел, как их мамы возились с ними и сюсюкали. Видеть это было противно, и он даже представить себе не мог, где поместится кроватка малыша, куда встанет его коляска, и вообще – как они станут дальше жить. Но делать было нечего – надо было привыкать к этой новости и как-то подготовиться. Как именно готовиться, он не знал, но про себя подумал, что лучше бы был братик – девчонок он вообще терпеть не мог. А братика он смог бы защищать, показывать ему свои игрушки и даже, может быть, отдал бы ему свой пистолет. А папу попросил бы сделать новый, так как этот потерял уже прежнюю привлекательность и был не очень-то похож на настоящий.