– Вдобавок вся эта арабская писанина! – сердито заметил он, разворачивая договоры. – Толком даже не прочитаешь того, что приходится подписывать.

Дон Манрике догадался: королю хочется оттянуть подписание этих актов.

– Если такова твоя воля, государь, – с готовностью ответил он, – я прикажу переписать договоры на латыни.

– Хорошо, – сказал Альфонсо. – Только до среды не зови сюда этого еврея.

Аудиенция, во время которой должен был состояться обмен подписями, проходила в небольшом покое замка. Донья Леонор тоже пожелала присутствовать: ей любопытно было взглянуть на еврея.

Дон Манрике был в облачении, которое надевал только по официальным поводам. На груди у него, на золотой цепи, красовалась пластина с гербом Кастилии – тремя башнями, изображавшими «Страну замков»[14], – такой знак носили фамильярес, тайные советники короля. Донья Леонор тоже была в парадном туалете. Один дон Альфонсо оделся по-домашнему, совсем не так, как подобало для торжественной церемонии; он был в домашнем камзоле с широкими свободными рукавами и в удобных башмаках.

Все ожидали, что Ибрагим, войдя в покой, опустится на одно колено перед королем, как велит обычай. Но ведь он пока еще не подданный дона Альфонсо. Он – большой вельможа, прибывший из гордой мусульманской державы. Одет он был так, как принято у испанских мусульман. На плечах – роскошная синяя мантия на подкладке, такую надевали мусульманские сановники, отправляясь ко двору христианских государей, им тогда предоставляли право беспрепятственного проезда и обеспечивали сопровождение. Для приветствия Ибрагим ограничился тем, что отвесил низкий поклон донье Леонор, дону Альфонсо и дону Манрике.

Первой заговорила королева.

– Мир тебе, Ибрагим из Севильи, – сказала она по-арабски.

В те времена образованные люди даже в христианских королевствах полуострова знали не только латынь, но и арабский.

Долг вежливости предписывал, чтобы король тоже обратился к гостю на арабском языке. Сначала Альфонсо собирался поступить именно так. Однако надменное поведение купца, не пожелавшего преклонить колено, заставило короля обратиться к нему на латыни.

– Salve, domine Ibrahim[15], – пробурчал он в качестве приветствия.

В нескольких общих фразах дон Манрике объяснил, с какой целью явился купец Ибрагим. Тем временем донья Леонор со спокойной, церемонной улыбкой знатной дамы внимательно изучала гостя. Он был среднего роста, но казался значительно выше, потому что носил башмаки на высоких каблуках и осанка у него была прямая и горделивая, хоть держался он непринужденно. Матово-смуглое лицо обрамлено короткой окладистой бородой, спокойные миндалевидные глаза смотрят проницательно, чуть-чуть высокомерно. Длинная синяя мантия благородного покроя сразу выдает в нем знатного посланца. Донья Леонор не без зависти разглядывала дорогую ткань – в христианских странах редко встретишь такой материал. Когда этот Ибрагим поступит к ним на службу, он, пожалуй, раздобудет и для нее такую же ткань, а еще – чудодейственные благовония, о которых много судачат.

Король сидел на кровати с балдахином, напоминавшей софу, откинувшись, полулежа, в подчеркнуто небрежной позе.

– Надеюсь, – произнес он после того, как дон Манрике кончил свою речь, – обещанный тобою задаток, двадцать тысяч золотых мараведи, мы получим в указанный срок.

– Двадцать тысяч золотых мараведи – немалые деньги, – ответствовал Ибрагим, – а пять месяцев – срок весьма краткий. И все же деньги будут уплачены своевременно, государь. Конечно, при том условии, что полномочия, предоставленные мне договором, не останутся всего лишь словами на пергаменте.