Вслед за доном Манрике другие гранды, прежде всего друзья семьи де Лара, тоже засвидетельствовали свое почтение новому эскривано майор.

Особенно охотно являлись с визитами молодые рыцари. Им нравилось находиться в обществе доньи Ракели. В Кастилии дочери знатных семейств присутствовали только на больших придворных церемониях и церковных праздниках; с ними трудно было поговорить с глазу на глаз, и обычно беседа ограничивалась избитыми пустыми фразами. В таких условиях, хотя бы просто для разнообразия, приятно было побеседовать с дочерью министра-еврея. Она ведь тоже была почитай что дама, а преграды этикета были в доме министра менее строгими. Молодые люди говорили Ракели длинные высокопарные комплименты. Девушка приветливо выслушивала эти куртуазные любезности, однако считала их всего-навсего забавной болтовней. А иногда она угадывала, что за подобными речами скрывается грубое желание. В таких случаях она сразу становилась робкой и замкнутой.

Ракель охотно общалась с христианскими рыцарями уже потому, что в беседах с ними можно было выучиться здешнему языку – не только официальной латыни, используемой в придворном обществе, но также и низкой будничной латыни, кастильскому наречию.

Кроме того, эти господа сопровождали Ракель, если ей хотелось посмотреть город.

Тогда она садилась в паланкин; по одну сторону ехал верхом на коне, к примеру, дон Гарсеран де Лара или дон Эстебан Ильян, а по другую – ее брат дон Алазар. За ней, тоже в паланкине, следовала кормилица Саад. Впереди, расчищая дорогу, бежали скороходы; чернокожие слуги замыкали процессию. Вот так Ракель и передвигалась по Толедо.

За сто лет, прошедших с тех пор, как город перешел в руки христиан, часть былого великолепия и роскоши была утрачена. Толедо был меньше Севильи, и все-таки в городе и его предместьях насчитывалось более ста тысяч жителей, а быть может, уже и двести тысяч. Таким образом, Толедо превосходил другие города христианской Испании, он был больше, чем тогдашний Париж, и гораздо больше, чем тогдашний Лондон.

В тот воинственный век крупные города не могли не быть крепостями – это касалось даже веселой Севильи. Каждый квартал Толедо был обнесен дополнительными прочными стенами с башнями, многие дома знати тоже строились как маленькие крепости. Все городские ворота представляли собой укрепленные сооружения, укреплены были все церкви, все мосты, перекинутые через реку Тахо у подножия высокого мрачного крепостного холма. А внутри городских стен домики теснились один к другому, кварталы взбирались по склонам. Ступенчатые улочки были темные и узкие и часто очень крутые, они напоминали донье Ракели опасные ущелья – целый лабиринт из выступов, закоулков, тупиков, повсюду каменные стены и тяжелые, окованные железом ворота.

Большие, солидные здания были в большинстве своем сооружены еще в мусульманскую эпоху; сейчас их кое-как поддерживали, не пытаясь что-либо изменить. В душе донья Ракель была уверена, что дома эти выглядели гораздо красивее, пока о них заботились мусульмане. Зато ей нравилось наблюдать за пестрой людской сутолокой, с раннего утра до позднего вечера заполнявшей улицы Толедо, а в особенности Сокодовер – старинную рыночную площадь. Шум людей, лошадиное ржание, крики ослов… Из-за всеобщей сумятицы на улицах то и дело образовывались заторы, повсюду валялся мусор. Жизнь в Толедо так и кипела, так и бурлила – это очень нравилось Ракели, и она почти не сожалела о прекрасной, упорядоченной Севилье.

Ей бросилось в глаза, до чего же робко и настороженно держались здесь мусульманские женщины. Все они были укутаны в плотную чадру. В Севилье женщины из простонародья частенько снимали чадру, когда работали или ходили на рынок, а в домах просвещенной знати только замужние дамы скрывали лица под вуалью – тончайшей драгоценной вуалью, воспринимавшейся скорее как украшение, а не как завеса. Но в Толедо – очевидно, затем, чтобы укрыться от взоров неверных, – все мусульманки всегда носили длинную плотную чадру.