– Благодарю, Веления. Идите, у вас скоро занятия начнутся. Думаю, нет смысла напоминать, что произошедшее не подлежит разглашению, – изрёк маг.

– Но напомнили же, – улыбнулась ведьма, да и вышла.

– Ну как ты, Весюшка? – подскочила ко мне Евдора.

Сама бледная, усталая, да горе в глазах плещется.

– Умерла она, – прошептала я. – Умерла, да? Я смерть её в себе почуяла…

– Ты не думай об этом, за себя радей, – погладила она меня по голове.

– А как её звали-то хоть? – всхлипнула я.

– Забудь, девочка. Не твоя это печаль, – шепчет матушка, а у самой слёзы в глазах.

– Да как же не моя? – взбеленилась я.

Вскочила, зашаталась, да магистр подоспел, придержал. Выпрямилась, глянула на них и заревела опять. А в глазах смерть стоит, страшная, да больная. Чисто по мне эта смерть прошлась, нет мочи рыдания унять.

– Здесь больно, – говорю, сама по груди стучу, а там будто пусто. Вырвали будто чего, да железом калёным пустоту ту залили. А не спасает то от пустоты, нет полноты-то.

И тут пустота эта будто наполнилась чем, жар подступил, а меня потянуло куда-то. В глазах потемнело, ополоумила будто.

Вырвалась да и побежала, дверку распахнула и дальше, по проходам незнакомым, кругом никого. Бегу, а сама плачу, чую, по смерть чью-то бегу. И не понять, за мной та смерть идёт, или я по её стопам.

– Весения! – криком кричит сзади Евдора.

А маг ей вторит:

– Не тревожьте, её сила ведёт.

Так и прибежала неведомо куда, кругом темень, а вижу как днём, плошки какие-то да тряпки лежат, ведёрки, лоханки везде, да навалено чего-то на полках забытых. Упала я на коленки, руки протянула за зовом, в сердце самом откликающемся, он мне на ладошки и дался. Махонький, шапочка красная набок съехала, кафтан весь кровью залит, и сапожок только один на ножонке. Второй тут же, около, валяется. Глянул на меня глазами пустыми будто и зашептал тихонечко:

– Я же сказывал, рука твоя век укорачивает, вестник. Принимай, коли отметила.

Так и испустил дух на моих руках домовой, а у меня чай душу вырвали, в глазах красно всё, горло давит, криком кричать тянет, а нет голосу. Только слёзы горючие на кафтан расшитый капают, кровью красной в узорах теряются. Так и растворился в горе моём домовой мужичонка туманом серым, один только сапожок и остался от него.

– И этого прибрала, – прошептала матушка Евдора, рот рукой прикрывая.

А я себя не чую, кругом будто подступает смерть ко мне, тянется, зовёт. Тут меня маг на руки и подхватил, потащил куда-то, да мне всё едино было. Только смерть чрез меня прошедшая и чуялась, одна она вкруг и обступила.

– Вы что удумали? – спохватилась матушка Евдора.

– Прикажете здесь её оставить? – злобно так прошипел маг, чистый аспид.

– Ко мне несите, – затребовала матушка.

– А если она опять смерть почувствует, что делать будете? – ехидно так вопросил магистр.

– Молодая ведьма, да ещё и не обученная. Переволновалась, произошёл выплеск силы, вот и случилось предвидение. Это разовый случай, – затараторила Евдора.

А я слушаю, будто и не обо мне говорят. Всё впустую, мыслями не здесь. Да и вправду не про меня это, не в первой мне смерть-то чуять.

– Вы сами-то себе верите, Евдора? – зло так хмыкнул магистр. – Вижу, что не верите. И домовой перед смертью себя скрыть не смог, я его слова ясно слышал. Он Весению вестником назвал. Учитывая обстоятельства, мне только один вестник на ум приходит.

– Да неужто вы в байки народные верите? – зашла с другого боку Евдора.

– А не вы ли три дня назад голубку белую приняли и с посланием отправили? – пропыхтел магистр, притомился, видать, меня тащивши.

– То силы природные, по каждую смерть голубка нарождается, – тихо так проговорила матушка.