Из чего следует то, что постоянная проблема Белого – спроецировать эту поляну хоть на что-то мало-мальски обиходное. Понятно, что здесь абсурдно рассуждать о понятии художественности, поскольку локальные интерпретации текстов Белого зависят уже от особенностей того места, куда он пытается переместить свою речь.

Ясно, что для подобного перемещения всегда требуются некоторые внешние элементы – уже этого «куда проецируется» – на некий костяк из них речь и навешивается. См., напр., «Мастерство Гоголя» и «Воспоминания о Блоке».

Расхождение внутреннего говорения и места его общественного воздействия всегда требует анализа этого расхождения: по сути дела, получался всегда странный диссонанс между речью Белого и тем, во что она выливается. Основные критики здесь будут всегда заняты именно что процессом проецирования. И таких щелочек и расщеплений в книге собрано много.

То есть «Москва и „Москва“ Андрея Белого» – вот именно это и есть, отслеживание проекций. 16 статей, занимающихся анализом проекций текста Белого на так или иначе маркированные пространства. Вторая часть – публикации: С. М. Соловьев, сам Белый, Белоус В. Г., Шамшурин Е., Абрамов В. П., Спивак М. Л. «Белый и литературная Москва 20–30‑х годов» в качестве предуведомления к публикации П. Н. Зайцева, «Из дневников 1925–1933 годов» (всякие житейские истории о Белом) – здесь уже имеет место попытка оценить проекцию уже в самом последнем, бытовом варианте.

Обычная методика оценки проекций текстов Белого основывается на тех же вещах, которые сам Белый – мучаясь проблемами натягивания своей речи на сколь-нибудь релевантные общественные связи – выставлял в качестве то ли смыслообразующих единиц, то ли – напротив – что-то ему лично о себе объяснявших.

Как то: теоретико-множественные, с закосом в философствования работы его отца, вполне естественно протолкнувшие Белого к разнообразным изысканиям в области стиховедения и оценки литературы как таковой с неких как бы теоретических позиций; к дальнейшему доктору Штейнеру. Конечно, эти объяснения требовались вовсе не для написания прозы, а именно что для объяснения Б. Н. Бугаеву того, о чем столь непрерывно пишет Белый. В уже упомянутых случаях с Гоголем и Блоком вместо объяснений получалось снова нечто художественное.

Этим наклонностям Белого соответствует ряд материалов книги. «Время в структуре повествования романа „Крещеный китаец“» (Н. Д. Александров), «Композиция ритма и мелодии в прозе Андрея Белого» (Х. Шталь-Шветцер), «Профессор Коробкин и профессор Бугаев» (Вяч. Вс. Иванов, там даже формулы Циолковского приводятся).

Самым интересным в сборнике, конечно, является блок статей, прямо соотносящихся с названием книги. То есть сравнение «московской модели» Белого и города Москвы как такового. «1911 год: к истокам „московского текста“ Андрея Белого» (Д. Рицци), «„Старый Арбат“ Андрея Белого в связи с традицией литературных панорам Москвы» (Р. Казари). «К семиотике пространства: „московский текст“ во „Второй (драматической) симфонии“ Андрея Белого» (Д. Буркхарт), «Улицы, переулки, кривули, дома в романе Андрея Белого „Москва“» (Н. А. Кожевникова).

Результат же всей предпринятой кампании вполне очарователен – Москва Белого начинает производить только что не более реальное впечатление, нежели реальный город. Не удивительно, собственно, она ведь порождена единоличным творческим актом: градостроительная победа Белого не удивительна. Ну, у него уже был опыт личного устроения «Петербурга».

Можно сказать, что в книге все кончается хорошо. Да, собственно, и не кончается – уже на первой трети понятно, что все эти выбранные позиции и точки для анализа являются лишь неким стеснительным предлогом для того, чтобы постоять рядом с АБ. Потому что все захлестывается просто текстом Белого – обильно цитируемым всеми авторами статей. Цитаты легко стирают все эти стеснительности и неловкости. Да и то: в объяснениях Белого самого Белого не переиграть.