Данная мысль кажется не слишком простой, но ее легко прояснить на примере квантовой теории.

Перечисляя всех, кто был причастен к ее созданию, мы говорим о множестве крупных, своенравных и свободомыслящих персонажей.

Очень разные – Планк, Бор, Дирак, Эйнштейн, Гейзенберг, Шредингер, Резерфорд, Луи де Бройль, фон Нейманн, Паули, Йордан – вместе воздвигли теорию квантов только по той причине, что действительно одинаково видели конструкцию микромира.

Факты не оставляли им ни выбора, ни маневра. Возможно, вопреки их воле. Гарантированно – вопреки их самолюбию.

Абсолютная «независимость» здесь обеспечивалась уже не физической изолированностью, а той адской гордыней, которой в равной степени славились все творцы квантовой теории.

Напомним, что ни для Гейзенберга, ни для Дирака, уже не говоря о Планке, Боре или Эйнштейне, «поводков» чьего-либо авторитета никогда не существовало.

Более того. Каждый из них дорого бы дал за возможность красиво оттоптаться на именитом коллеге, уличив его в ошибке.

(Возможно, это было бы очень деликатное и сострадательное вытирание ног о чей-то авторитет, но оно неминуемо бы было.)

Но…как мы уже отметили, никому из них не было оставлено выбора. Сумма фактов «уперла клинок в горло» каждого из них, приговорив к (почти) абсолютному (почти) единомыслию в квантовом вопросе.

Будем откровенны: мысли об отсутствии жесткой зависимости меж научным открытием и личностью ученого не являются новацией.

В несколько более размытом и призрачном виде (не столь кропотливо сформулированные) они содержатся у Тюрго, Кондорсе, Годвина, Вернадского, Шубина, Мертона и Стиглера.

У Кондорсе и Тюрго они затуманены невыносимым многословием и романтизмом стиля.

Вернадский уже был чуть конкретнее (с поправкой на вообще присущую ему «душноватость» и «заковыристость» изложения).

Он почти «нащупал» существование некоего единого всемирно-исторического процесса познания, мало зависящего от персоналий, личностей и даже от общего «прогресса человеческих обществ».

«Мы выдвигаем независимость основного тона исторического хода научного мышления от исторической обстановки, единство процесса. Очевидно, это имеет место для всего человечества – вне различия государственных организаций, рас, наций, общественных слоев….Изучая историю точного знания, мы ясно видим, как перед нами открывается нечто целое, глубоко связанное тысячью нитей со всей историей человечества.» (Труды по истории науки в России, ч. II гл.1., М.1988)

Наш современник, недурной формулировщик Нил Шубин, опираясь на работы Мертона и Стиглера, весьма буднично подметил, что «многие великие идеи приходили к разным людям практически одновременно» и, что «ни одно научное открытие не названо именем его первооткрывателя… Богатая история открытий – не линейный путь от одного человека к следующему, а продукт социальной среды с бесчисленными предшествующими эпизодами, и в результате, многими авторами. Часто сам изобретатель или первооткрыватель играет менее важную роль, чем среда, которая подготовила открытие, чем то, что так сказать, «витает в воздухе». (Neil Shubin The universe witin 2013)

Все очень просто. Если в помещение закачать иприт, хлор или иной токсичный газ, то не все находящиеся в нем упадут одновременно. Кто-нибудь сделает это первым. Такая же история и с открытиями. Постепенно складываются обстоятельства и плюсуются знания, которые делают открытия неизбежными. Все, как и всегда детерминировано средой, обстоятельствами или их возросшей суммой.

Макс Планк на юбилейном заседании немецкого физического общества сформулировал это с поразительной простотой: «Представьте себе горняка, который с напряжением всех своих сил ведет разведку благородной руды, и которому однажды попадается жила самородного золота. Причем при ближайшем рассмотрении она оказывается бесконечно богаче, чем можно было предполагать заранее. Но! Если бы этот горняк не натолкнулся на жилу, то безусловно, это сделал бы его товарищ.»