– Осторожно!

Кивнув, я стала внимательно смотреть себе под ноги, ступавшие по ковру, не сохранившему былого узора, к перилам, что венчали роскошные балясины, ограждавшие лестничный марш. На теплых золотистых деревянных панелях стен причудливо играли блики от света, проникавшего сквозь витражные стекла, когда-то перенесенные из разоренного аббатства. И, словно пожелав нас впечатлить еще больше, пробившийся из-за туч столп солнечных лучей «зажег» половину окна разноцветием красок, осияв весь зал аурой жизни.

– Вот это да! – пробормотал Самир.

– А если серьезно, – скосила я глаза вниз, на замусоренную лестницу и затененную галерею за ней, – как вы туда проникаете?

– По лестнице из бального зала, но именно эта часть дома повреждена очень сильно, – Самир поднял руку по диагонали к заднему левому углу, а другую руку вытянул в сторону переднего правого угла: – Вот эти углы и приличная часть помещения в целости.

Воодушевленная солнечным светом, я уже не могла удержаться:

– Я хочу ее увидеть.

Развернувшись к лестнице спиной, мы направились к коридору. Его стены с ритмичными интервалами расчленяли дверные проемы. Одни двери закрыты, другие распахнуты, и царящий в коридоре мрак прорезали просеки бледного света. Старые половицы кряхтели и поскрипывали под нашими стопами.

– Жутковато, – поежилась я. – Это все спальные комнаты?

– Да. Не припомню точно, что в них, но мебели мало. Возможно, это были гостевые спальни или что-то в этом роде.

– Ну да! Разве можно обойтись без семи-десяти гостевых спальных комнат?

– Мои друзья спят на диване, когда мы выпьем лишнего.

– А в моем мире отчаливают домой на такси.

– Похоже, мои приятели живут дальше ваших.

Мы заглянули в первую открытую дверь, и я впервые забыла про страх. Высвободив руку из твердой пятерни Самира, я вошла внутрь, привлеченная видом, который открывался в длинных витражных окнах. Они выходили на фермы и поля, волнистые холмы и лес, высившийся по краю, как граница Волшебной Страны. Тут и там сквозь тучи пробивались игривые лучики света, скользившие по полю, дереву и отдаленной возвышенности.

От этого зрелища у меня перехватило дыхание. А еще… мне показалось на миг, будто меня окружили все предки, самодовольно ухмылявшиеся от распиравшей их гордости.

– Как же красиво! – пробормотала я, постаравшись избавиться от наваждения.

Все в комнате покрылось за десятки лет пылью, но обстановка большей частью сохранилась. Я пробежалась глазами по кровати с голубым или блекло-сиреневым пологом на четырех столбиках, большому гардеробу, ковру на полу. Драпировки были обтрепаны и изодраны. Мой чуткий нос уловил слабый запах мочи и плесени.

– Здесь все, и в правду, не в таком уж ужасном состоянии.

Самир произвел инспекцию на свой лад – постучав ногой по полу в разных местах и побив ладонью по стенам.

– Похоже, еще прочные, – заключил он и указал на пейзаж: – Вот вам одна из картин. А то вы спрашивали, почему их нет внизу.

Картина не произвела на меня особого впечатления, и художника я тоже не признала. Впрочем, экспертом в области английской пейзажной живописи я никогда не была.

– Я думаю, что надо пригласить сюда специалиста, чтобы он оценил все, что осталось, а потом избавиться от лишнего.

– Правильно, – смахнул пыль с комода Самир. – Вы собираетесь оставить дом себе и содержать его?

– Пока не знаю. Мой поверенный Хавер явно считает эту усадьбу разорительным имуществом, но я не стану принимать решение, пока не буду владеть всей информацией.

Уже не столь мнительная, я пошла по коридору дальше. Мы заглянули во все комнаты на этаже – просто для того, чтобы получить о них представление. Большинство нуждались в той или иной мере в ремонте. Плесень на стенах и драпировочных тканях, дырки в портьерах и трещины в оконных стеклах, в которые местами уже заползли плети девичьего винограда – все это беззвучно свидетельствовало о длительном запустении. Но две залы, как и первая комната, были практически не тронуты. Только пыль лежала повсюду.