Целый день она смотрела записи, нажимая на пульте три кнопки: PLAY, REW и FF[26] – поначалу робко, боясь сломать «серебристое чудо», а потом всё уверенней и уверенней. Кармела вглядывалась в экран, ловя каждое движение певицы, каждый малейший ее жест. Потом вскакивала и бежала к зеркалу, пытаясь точь-в-точь повторить то, что увидела. Пыталась держать свой «микрофон» точно так же, как и она; пыталась, как она – двигаться, как она – улыбаться и… хохотала, глядя на себя. Иногда их движения не совпадали, но время от времени становились почти синхронными – Кармела уже чувствовала, где певица взмахнет волосами, а где переложит микрофон из одной руки в другую. Неопределенность ушла, а первое напряжение спало: ей уже хотелось пробовать и пробовать, искать и искать, добиваясь сходства.

…Наверное, только мексиканские мужчины знают, насколько упорны мексиканские женщины, когда хотят чего-либо достичь. Впрочем, немцы, наверное, сказали бы то же самое о немках, французы – о француженках, а русские мужчины – о русских женщинах…

Мексиканец Хорхе практически перестал сомневаться в успехе своей достаточно авантюрной затеи, когда взглянул в горящие глаза Кармелы, вдохнул запах ее пота и понял, что разбудил в ней ребенка; да чего греха таить – Хорхе и сам в душе был большим ребенком и… он был благодарен ей! За то, что она согласилась. За то, что у нее получается, и гораздо быстрее, чем он мог себе это представить; за то, что Кармела сама хочет добиться точного, почти зеркального сходства, став (подумать только!) для него живой копией великолепной, роскошной, потрясающе красивой певицы, по которой сходила с ума добрая часть молодых мужчин в Европе и Азии…

Кармела работала, не обращая внимания ни на что другое. Она не привыкла принимать пищу три раза в день и лишь качала головой, когда София приглашала ее к обеду. Да и вечером, устав за день от непрерывных репетиций, не притрагивалась к ужину, а мгновенно засыпала, едва голова касалась подушки.

Она уже забыла, что не так давно была безумно счастлива лишь оттого, что имела возможность мыть посуду и получать за это немного денег. Но теперь она и не вспоминала о посуде. За внешними изменениями робко, несмело начали формироваться изменения внутренние. Кармела сама захотела попробовать поиграть в эту игру.

«Какое мне дело до капризов богатого сеньора? – думала она, глядя на свое еще не совсем привычное отражение в огромном зеркале, купленном специально для нее. Отражение пыталось поймать и запомнить очередное сложное движение певицы на экране. – Пусть забавляется, лишь бы платил да не приставал!»

Движение ускользало, не давалось, но Кармела, всегда привыкшая «выжимать» из себя максимум, оставляла свое несчастное тело в покое лишь тогда, когда очередной рубеж был покорен!

…Каждое утро всё повторялось вновь и вновь. Певица была гибка и грациозна, но и Кармела была не лыком шита; «звезда» из Европы могла без перерыва отработать два изнурительных концертных часа, но и выносливый организм мексиканской крестьянки, тренированный танцами на побережье, с такой нагрузкой справлялся играючи.

Часами изучая формулу обаяния «звезды», всматриваясь в певицу и вслушиваясь в ее пение так сосредоточенно, как не вглядывался и не вслушивался, наверное, ни один фанатично преданный ей поклонник, девушка не могла остаться к ней равнодушной. Этот образ захватил ее: Кармела уже почти влюбилась в эту далекую, незнакомую ей девушку на телеэкране и стала понимать одержимость Хорхе… Да, в такую невозможно не влюбиться!

Энергетику Певицы передавали даже нерезкие, дрожащие записи. Кармеле уже хотелось быть не хуже… И даже непонятный язык, казавшийся вначале смешным, «птичьим», отныне не смущал ее; она захотела научиться разговаривать и петь на этой «абракадабре» так же легко, как на своем диалекте испанского…