Народный язык чаще использует слово «удалённый» (remoto), чем «находящийся на расстоянии» (distante); не знает слова «уединение» (solidão), но знает «отшельничество» (ermo). Его высочайшая чувствительность к Тайне, создательнице подлинной тёмной Мифологии, у которой, как у Юпитера, есть Страх, предпочитает слова туманные, потому что идея отшельничества – это затенённая идея уединения, а идея нахождения на расстоянии – идея более ясная, чем удаление.

Бездна реки, уста долин, мёртвые часы ночи, утренний туман – таковы народные выражения таинственного и драматического мироощущения, и они легко понимаются в сути себастьянистской легенды[60].

Мёртвые часы ночи имеют очертания: они мертвенно-бледны, их лики молчаливы, они проходят мимо нас, одетые в тень. И вызывают страх!

И так же бездна и уста тут же рисуют нам мрачную и тёмную душу рек и долин.

Так обнаруживает себя власть воплощения, создающая облик Сокрытого, и в то же время возносящаяся через своё спасительное предназначение.

Саудоистическое понимание, чувствование вещей[61] шепчет разные выражения на народном Языке, раскрывая исходную материю нашего гения.

Гений языка есть духовная сущность, исходящая из его непереводимых слов. Ее можно передать лишь в более или менее определённых выражениях.

В португальском языке есть некоторое количество очень выразительных и поэтому непереводимых слов, отражающих то самое интимное и характерное, чем обладает наша восприимчивость.

Но мы знаем ещё и известное слово, живущее благодаря религиозным началам, определяющим душу отечества.

Нам нет необходимости соединять разные обычные чувства португальцев для того, чтобы ими обрисовать их преходящий характер. Есть одно, которое определяет всё. Я говорю о Саудаде (Saudade).

Проанализируйте его, и вы сразу увидите элементы, его образующие: желание и память, в соответствии с Дуарте Нунешем де Леаном[62]; удовольствие и огорчение, следуя Гаррету[63].

Желание – это чувственная и весёлая часть Саудаде, а память показывает его духовный и скорбный лик, поскольку память включает в себя отсутствие чего-то или любимого существа, которое обладает духовным присутствием в нас.

Скорбь и боль одухотворяют желание, а желание, в свою очередь, материализуется в боли. Память и желание смешиваются, проникают взаимно друг в друга, образуя новое чувство, которое и есть Саудаде.

Через желание и через боль Саудаде представляет собой кровь и землю, из которых произошла наша Нация.

Так две этнические ветви, давшие начало латинским народам, встретились в Саудаде и, следовательно, в португальской душе в своём божественном духовном синтезе.

Посредством желания (желать – значит хотеть, а хотеть – значит надеяться) Саудаде – в силу природы желания – является также и надеждой, а посредством боли – также и памятью.

Но за рамками этого ясного и определённого аспекта Саудаде существует ещё его таинственный облик, смутный и неопределённый, который мы должны тщательно исследовать в других непереводимых словах, таких как remoto (отдалённый, дальний), ermo (уединённый, отшельнический), oculto (неведомый, таинственный, скрытый), luar (лунный свет), nevoeiro (туман, мгла), medo (страх), sombra (тень, мрак, тайна) и т. п.[64]

Гений нашего Языка – это особый дар, которым он должен выразить саудоистическое понимание живой и неживой Природы.

Лузитанский гений больше эмоционален, чем интеллектуален. Я утверждаю это и не обсуждаю. Когда какая-либо идея трогает, диалектика остается в стороне, она есть и не нуждается в доказательстве своей истинности.