– Это не так, Клер… Я имел в виду совсем другое.

– То, что ты имел в виду, обсудим как-нибудь потом. Давай я съезжу в аптеку и куплю тебе… Ну мазь, что ли?

– Обойдусь пирожным.

Рафферти прикрыл глаза и стал слушать, как она двигается по кухне, открывает холодильник, наливает что-то в стакан. Когда Кэм понял, что Клер расставила тарелки и стаканы на столе и села напротив него, он открыл глаза. Она готова была слушать, а он – рассказать то, о чем так долго молчал.

– Знаешь, вчера я мог его убить. Я хотел этого, – Кэм говорил тихо и очень спокойно, как о деле, давно обдуманном. – Мой отчим был пьян и смотрел на меня так же, как тогда, когда мне было девять лет и я не мог дать ему сдачи. Я действительно хотел его убить… Что же я за полицейский после этого?

– Полицейские тоже люди, – она немного помолчала и все-таки спросила: – Кэм, почему тогда никто ничего не делал? Я слышала, как мои родители говорили… ну, о ситуации в вашем доме… Ведь все знали, что Бифф…

– Люди не любят вмешиваться в семейные дела. Тем более что моя мать всегда находила поступкам Биффа оправдание. И сейчас находит. Она внесет залог, как только можно будет это сделать, и заберет его домой. Ничто из того, что делает Бифф, не убедит ее, что он пьяница и мерзавец. Я раньше мечтал, чтобы он допился до белой горячки и покончил с собой…

Кэм поздно понял, что сказал лишнее, и выругался про себя, вспомнив об обстоятельствах смерти отца Клер. По выражению ее лица было видно, что она тоже думает об этом.

– Прости меня…

– Ничего страшного. Мы с тобой не понаслышке знаем, как страшен алкоголизм. Но мой отец никого не трогал, когда пил. Кроме самого себя… – Нужно было заканчивать этот разговор, и Клер вернулась из прошлого к настоящему: – Ты, должно быть, неважно себя чувствуешь. Давай перенесем нашу прогулку.

– Чувствую я себя действительно неважно, – он улыбнулся, – но полагаю, что прогулка пойдет мне на пользу. Да и тебе нужно отдохнуть, правда?

Она рассмеялась и встала.

– Правда. Пойду переоденусь.

Вернулась Клер быстро и сказала, что готова ехать. Кэм напомнил ей, что нужно закрыть входную дверь. Затем то же самое сказал о двери мастерской. Потом обратил ее внимание на то, что шнурок на одном ботинке плохо завязан.

Наконец они подошли к стоящему за машиной Клер мотоциклу. Он был большой, мощный, черный с серебром, без всяких модных рисунков.

«Вещь, – подумала она с одобрением, обойдя вокруг железного коня шерифа. – Не игрушка».

– Супер! – Клер погладила «лошадку».

Рафферти протянул ей шлем, отстегнув его от заднего сиденья, и взял свой. Они надели шлемы одновременно и рассмеялись.

Кэм завел мотор. Клер села за его спиной и обняла за талию. Ни он, ни она не заметила, как в мансарде дома Баттсов блеснуло стекло телескопа и повернулось вслед удаляющемуся мотоциклу.

Клер немного расслабила руки и откинула голову. Когда-то давно она провела весну и лето в Париже. Там у нее случился роман со студентом художественной школы. Они часто катались на мотоцикле по его улицам и пригородам…

Клер рассмеялась, вспомнив те дни. Сейчас все было по-другому. Тогда она прижималась к худощавой спине, совсем непохожей на монолит, который защищал ее от ветра в эти минуты. Кэм резко прошел очередной поворот, и молодая женщина почувствовала, как часто бьется ее сердце. Он ведь тоже это слышит… Она вдыхала запах бензина, свежескошенной травы на обочинах, кожаной куртки Кэма и самый глубокий, самый чувственный аромат – его кожи.

Рафферти тоже все чувствовал очень остро. Ощущение раздвинутых ног Клер, прижатых к нему, было упоительным. Ее руки свободно лежали у него на бедрах или крепко обхватывали талию, когда он наклонял машину на повороте, и это тоже волновало.