Сама же Клер считала удачным день, когда ей удавалось найти две туфли из одной пары в черной дыре своего шкафа. Сумок у нее было две – хорошая черная кожаная и огромная торба из текстиля. Клер не раз задумывалась о том, каким образом она и Анжи – такие разные во всем – стали подругами. И продолжают оставаться ими.

Но, похоже, сейчас их дружба была под вопросом… Темные глаза Анжи горели гневом, а барабанная дробь длинных ярко-красных ногтей, выстукивающих что-то резкое по сумке, совпадала с притопыванием ноги.

– Так и стой!

Клер заметалась по мастерской, чтобы найти в своем беспорядке рисовальную доску с прикнопленным к ней листом бумаги. Она отбросила в сторону свитер, шелковую блузку, нераспечатанное письмо, пустую пачку сигарет, пару романов в мягкой обложке и пластиковый пистолет, стреляющий водой.

– Черт побери, Клер…

– Нет, нет! Стой на месте!

Доска уже нашлась. Клер кинула в сторону диванную подушку и схватила меловой карандаш.

– Ты прекрасна, когда злишься.

– Ну что с тобой будешь делать! – расхохоталась Анжи.

– Вот так, вот так! – карандаш метался по доске. – Боже мой, какие скулы! Кто бы мог подумать, что для этого нужно смешать кровь индейцев племени чероки, французов и жителей Африки? Можешь чуть-чуть порычать?

– Оставь ты эти глупости! Тебе нет прощения! Я час просидела в «Русской чайной»… Пила воду и разглядывала скатерть.

– Прости меня. Я забыла.

– Как всегда.

Клер отложила набросок в сторону, зная, что Анжи посмотрит его в ту же самую минуту, как она отвернется.

– Хочешь есть?

– Я съела горячую сосиску в такси.

– Это не в счет. Пойду что-нибудь приготовлю, а ты мне расскажешь, о чем мы должны были поговорить.

– О выставке, балда! – Анжи посмотрела на набросок и улыбнулась.

Клер изобразила ее с пламенем, вырывающимся из ушей. Анжи глянула по сторонам в поисках места, где можно было бы сесть, и в конце концов устроилась на подлокотнике дивана. Бог его знает, что еще могло скрываться под подушками у ее подруги…

– Ты когда-нибудь здесь разберешься?

– Нет. Мне все это нравится, – Клер вошла на кухню, которая сообщалась с мастерской. – Беспорядок помогает мне творить.

– Можешь эту чушь о настроении художника рассказывать кому-нибудь другому, Клер. Я-то знаю, что ты просто ленивая растяпа.

– Что правда, то правда, – она протянула Анжи коробку шоколадного мороженого и чайную ложку. – Будешь?

– Нет. Но ты же хотела что-нибудь приготовить!

Анжи безмерно удивляло, что Клер могла есть что угодно, как только у нее возникало желание, а возникало оно часто, и при этом оставаться стройной.

Сейчас Клер не была доской, как в детстве, но у нее не имелось повода для того, чтобы каждое утро вставать на весы, как это делала подруга. Анжи смотрела, как Клер, надев на рабочий комбинезон фартук, поглощает калории, которые не принесут ее формам никакого вреда.

А еще Клер совсем не красилась. По ее коже были рассыпаны неяркие золотистые веснушки. Глаза, немного более темного янтарно-золотого цвета, на узком лице с небольшим ртом и маленьким носом казались громадными. Несмотря на непослушную гриву рыжих волос, достаточно длинных для того, чтобы стянуть их в «хвост» резинкой, а также на довольно высокий рост, в Клер было что-то хрупкое. Это и заставляло тридцатилетнюю Анжи чувствовать за подругу материнскую ответственность, хотя разница в возрасте у них была всего два года.

– Девочка, когда ты научишься есть сидя?

Клер улыбнулась и подцепила еще мороженого.

– Ну вот, ты заботишься о моих манерах. Значит, я прощена, – она примостилась на стуле. – Я действительно виновата перед тобой и прошу прощения.