Чужой, ненужной, вздорной,
брошенной:
Так далеко и так давно
Моё родное и хорошее!
Я вру себе, что ты со мной —
Вот оглянусь и взглядом встретимся.
И так смотрю своё кино
недели, дни, минуты, месяцы.
Когда ты долго не звонишь,
Я, пропадая от отчаянья,
Учусь судьбу благодарить
За долгое твоё молчание!
Есть вещи
Есть вещи которые знаешь всегда,
Но лишь прочитав на бумаге,
Постигнешь их тайну.
Вот так же звезда
веками мерцает в овраге,
на дне ручейка,
не нужна никому,
пока не увидишь ее.
Почему?
Вид из окна
Клён узловатую ладошку
Сложил в озябший кулачок.
Он заглянуть в твоё окошко
Весь год пытался, дурачок.
Он под твоим влюблённым взглядом
Подрос, зарделся, осмелел,
Гадая, есть ли кто-то рядом
В твоем застекленном тепле?
Он сокрушительные думы
Всё лето прятал под листвой.
Всё ждал, когда от улиц шумных
Вернёшься ты к себе домой!
И ты поймешь однажды ночью,
Как, беззащитно гол и сир,
Клён отпускать тебя не хочет
В невидимый под вьюгой мир.
А он, разоблаченьем тронут,
Вдыхая звёзды всех миров,
На счастье нам с тобой уронит
Своё Жар-птицино перо!
Гале Кузнецовой
Ночной полет без сна и боли.
По коридору. Из окна.
Тебе навстречу лес и поле,
Туман и звезды, и луна.
Иных миров прикосновенье,
Иных времен бесстрастный взгляд.
Чьих дум высокое стремление
Мне приготовит путь назад?!
Скользить к сияющим вершинам
И падать в бездну бытия.
Кто здесь остаться разрешит мне?
Чей крест несет душа моя?
Но чьи-то трепетные руки
Меня удержат на весу,
Разделят боль, разделят муки,
И пожалеют, и – спасут.
Фотография на камне
Памяти погибшего альпиниста
Капли росы на сосновых иголках.
Мощь и покой ледника.
Там, от него, самоцветов осколки
Мчит к водопаду река.
Синий, серебряный, белый, зеленый,
Алый и желтый – смотри!
Маковым цветом по бархату склона
Бродит сиянье зари,
Чтоб на стоянках, костры зажигая
И отдавая тепло,
В душу всю ночь мне глядеть не мигая,
А утром – очнуться золой.
Камни.
Созвездья камней и печали.
И незабудки толпой.
Кто же не вздрогнет, родное встречая,
На фотографии той,
Где необъятнее звездного неба,
Ближе дыханья двоих в тишине,
Эта улыбка, что светит сквозь небыль,
Скорбью родных отзываясь во мне.
Изба
«Почему-то, глаза закрывая, тебя вспоминая,
Уронив на ладони весь груз
отрезвленного лба,
Вижу я, как встает – ну такая нелепость, такая!
Окруженная лесом, забытая всеми изба.»
Ты уходишь один утомленной походкой
солдата.
Ты уходишь. Один! От избы, от беды, от меня.
И тревожила мысль, будто всё это было
когда-то,
И горела спина твоя,
взгляд мой прощальный храня,
От которого больно глазам.
Только я почему-то
Всё смотрела, смотрела, и ты обернулся ко мне.
Да поможет мне лес-лицедей
в это трудное утро
Удержаться на синей
пронзительной и леденящей волне!
Но сейчас этот воздух мне жжет
незажившую кожу,
Но сейчас в твоем доме – покой,
а за окнами – дождь.
Я звонила тебе, говорила с тобой осторожно,
Лицедейство у женщин в крови, лицедейство
– не ложь.
Ты забудешь меня в бесконечных делах,
в ожидании
Суеты перемен, в многозвучье уставшего дня,
Но лишь только кудесница —
ночь тебя в сети заманит,
Ты увидишь, почувствуешь,
сердцем услышишь меня!
А еще – ты увидишь мое долгожданное лето,
День, значенье которого знать
никому не дано.
Светлый праздник тебя и меня
и шалящего детства,
Светлый праздник двоих,
коим вместе быть – не суждено.
Лес, мой лес-заговорщик,
приют безрассудных желаний,
Риск последней листвы,
и непрочного счастья полет,
Он подвел меня к ели, как к мысли,
но легче ли станет
От её неожиданной правды и силы её!?
Вот же, вот она, ель проливная, её назначенье —
Вспыхнуть в жертвенном пламени
нашей незваной любви.
Здесь лавиной скрываемых чувств
нас настигло б свечение
Древней царственной ели.