На следующий день мы стартовали. «Слейпнир» в буквальном смысле скакал по просторам Вселенной, преодолевая через гиперкоридоры немыслимые расстояния. Множество планет было обнаружено и внесено в наши навигационные системы, капитан корабля Полосков был чрезвычайно доволен. И все же ни одной планеты, пригодной для жизни, нам не попадалось. Пномпеньский жаждал найти планету с атмосферой, а я мечтал о еще большем: чтобы на планете были животные, и каждый день упражнялся в стрельбе из пистолета-усыпителя, а также учился пользоваться другими хитроумными штуковинами – орудиями космического зверолова.

Несмотря на перегрузки гиперпространственных скачков, экипаж чувствовал себя превосходно. Мы обсуждали климатические особенности Европы, ее флору и фауну, играли в шахматы и наслаждались приподнятой атмосферой, сложившейся на «Слейпнире». Даже здоровенный механик Зеленый, склонный, как я заметил, к меланхолии и пессимизму, ковырялся в сложной судовой электронике, посвистывая и чему-то улыбаясь.

Однажды вечером, попивая приготовленный Не Бо душистый чай, мы заговорили об особой мирной радости, царящей на борту.

– Знаете, коллега, – сказал мне академик, – я столько раз бывал в космических экспедициях, а подобного нынешнему всеобщего радужного настроения никогда не замечал.

– Неужели правда? – удивился я. – Это мой первый полет такого рода, но мне всегда казалось, что среди увлеченных первооткрывателей и должна быть особенная обстановка.

– Уверяю вас! Вы даже не представляете, как нам всем повезло. В дальнем перелете, в ограниченном пространстве все малозаметные черточки характера становятся видны и порой весьма утомительны.

Зеленый добродушно улыбался.

– Я был уверен, что добром эта поездка не кончится. Согласился полететь только потому, что капитана Полоскова в беде бросать не хотел. А теперь вижу, что у нас замечательное приключение, и экипаж редкий. Просто каждый день душа поет. Простите, профессор, мое ворчание при погрузке, я, наверное, не с той ноги встал.

– Да пустяки! Знаете, дорогой Зеленый, у меня самого постоянно душа поет!

С порога кают-компании раздался голос Не Бо. Оказалось, он стоял в дверях и внимательно слушал наш разговор.

– Скажите, друзья мои, а что именно поют ваши души? Случайно не «Over the Rainbow»? Или, может быть, песню о восходе Венеры на Марсе?

Я вздрогнул. Академик Пномпеньский в изумлении откинулся на спинку кресла. Зеленый раскрыл рот. Наша реакция была однозначной: да!

Черные глазки Не Бо засияли и сузились в щелочки, но он сохранил бесстрастную мину.

– Ваша? – Он подал мне джинсовую сумку.

Сумка была моя, любимая, бывалая, и я ужасно удивился, потому что до сих пор думал, что потерял ее при перевозке багажа с Европы. Стыдно сказать, при отъезде с Земли она была туго набита всякой вкусной ерундой: чипсами из лунной травы, шанхайскими орешками, мягкими шариками с абрикосовым соком внутри. Теперь оказалась пуста, только на дне ее шелестели разорванные пакетики из-под лакомств.

– А откуда… – начал я, но Не Бо сделал приглашающий жест.

– Прошу всех следовать за мной.

Все мы любим отсек здоровья на «Слейпнире». Благодаря нашему лекарю-коку это, пожалуй, самые уютные помещения на звездолете. Кроме камбуза, где пахнет тонкими пряностями, каюты Не Бо и маленького кабинета, уставленного шкафчиками со снадобьями и приборами, здесь есть пустой зал с толстым ковром на полу. На стенах висят написанные тушью высказывания китайских мудрецов и стихи древних поэтов. Здесь можно тренироваться, а можно просто прийти посидеть, отдохнуть душой. Именно в этой целительной комнате состоялась знаменитая чайная церемония в мою честь в первый вечер на «Слейпнире». Сюда я часто приходил в поисках светлого умиротворения, и оно неизменно нисходило на меня.