Затем она надела казакин с рукавами, который сшила для себя из синего лимбургского сукна и к которому даже ухитрилась приделать белые кружевные манжеты и воротник.

Баркас подошел к берегу.

Жан ухватился за свисающую над водой ветку, подтянул лодку вперед, и она ткнулась в песок.

Дабы жена не намочила туфли и подол платья, Пейрак взял ее на руки и отнес на берег. Пытаясь ее подбодрить, он заговорщически улыбнулся.

Берег здесь был пустынным, его окружали кусты сумаха, над которым нависали высокие стройные вязы. Похоже, жители покинули эту индейскую деревню несколько лет назад, поскольку на ее месте уже зеленели заросли боярышника.

Один из индейцев сказал, что миссия находится в лесу, на некотором отдалении от реки.

– Все-таки мне надо поговорить с этим упрямцем, – сказал раздосадованный Пейрак.

– Да, это необходимо, – подтвердила Анжелика, хотя при мысли о скорой встрече с отцом д’Оржевалем ее охватил страх.

Бог не допустит, чтобы они уехали отсюда, не заручившись обещанием, что в этих местах воцарится мир.

Пока они шли гуськом по прорубленной в зарослях тропинке, их сопровождал аромат цветущего боярышника, дурманящий и восхитительный.

По мере удаления от реки ветер стихал, и вскоре воцарилась неподвижная, давящая жара. Запах цветов и пыльцы стеснял дыхание, вызывал лихорадочное беспокойство и какую-то неясную тоску.

Двое испанцев шли впереди колонны и двое – позади. Несколько вооруженных мужчин остались охранять баркасы.

Тропа змеилась сквозь весенний лес, то сужаясь меж густых зарослей кустарника, то расширяясь там, где росли дикие вишни и орешник.

Они шли уже около часа. Когда вокруг все еще была густая чаща, внезапно послышался колокольный звон. Удары колокола быстро следовали один за другим, и его чистые звуки оглашали лес.

– Это колокол часовни, – взволнованно сказал кто-то и остановился. – Должно быть, мы уже близко.

И отряд из Вапассу снова зашагал вперед. Теперь до них доносились те особые запахи, которые можно почуять вблизи индейских деревень, запахи дыма костров, табака, горячего жира и вареного маиса.

Однако навстречу им никто не вышел, что было весьма не похоже на индейцев, любопытных, жадных до любых зрелищ.

Колокол ударил еще несколько раз, затем смолк.

Они вышли из леса и увидели деревню, состоящую из двух десятков круглых вигвамов, крытых корой вязов и берез и окруженных крошечными садиками, в которых зрело множество тыкв на длинных вьющихся побегах. Там и сям что-то клевали тощие куры, но, если не считать их присутствия, деревня казалась пустой.

Путешественники шли вперед по центральной улице в тишине, густой, как тинистая вода.

Испанцы поместили стволы своих тяжелых мушкетов на сошки, зорко оглядывая окрестности и приготовившись стрелять при малейшем подозрительном движении.

Все они держали сошку в левой руке, а указательный палец правой – на спусковом крючке и шли вперед, зажав приклад под мышкой.

Так отряд дошел до дальнего конца деревни, где и стояла маленькая часовня отца д’Оржеваля.

Это было деревянное строение, окруженное цветущими кустами, которые делали его похожим на уличный алтарь, и сработанное весьма искусно. Все знали, что монах-иезуит построил его своими собственными руками.

Центральную часть часовни венчала колоколенка с серебряным колоколом, который все еще раскачивался.

Жоффрей де Пейрак молча подошел и толкнул дверь.

И почти тотчас вошедших ослепил яркий подрагивающий свет. В четырех больших серебряных подсвечниках на круглых подставках сияло великое множество зажженных свечей; они горели с тихим шелестом, и от этого казалось, что в часовне прячется кто-то незримый. Но внутри никого не было, если не считать этих кажущихся живыми нежно-зеленых свечей, изгоняющих всякую тень.