.

И цена приемлемая. Прилагались и фото – тоже вполне себе. Но главный плюс – буквально в двух шагах от университета.

Туда и рванули немедленно.

Квартира Алёне понравилась. Маленькая, чистая, ухоженная. Бюджетный вариант евроремонта. Всё необходимое имеется.

Хозяйка, средних лет дама, явно строгих правил, сообщила сразу:

– Квартиру содержать в порядке. Вещи и мебель беречь. Если что сломаете – ущерб возмещаете сами. Это всё прописано в договоре. Категорически нельзя шуметь, распивать спиртные напитки, курить в доме или в подъезде, громко слушать музыку, заводить животных. Соседи тут, в основном, пенсионеры, очень бдительны… – Затем, с неодобрением покосившись на Яковлева, добавила: – Не хотелось бы, конечно, чтобы вы водили мужчин, но я понимаю, дело молодое. Ну… разве только по-тихому… Но бедлам и разврат тут не устраивать! Имейте в виду, если на вас пожалуются соседи, выселю без разговоров.

Яковлев попытался вставить слово, но Алёна его предостерегающе дёрнула за рукав и он послушно смолк.

Заплатив сразу за квартал вперёд, Алёна пометила себе в уме, что обязательно вернёт и эти деньги отцу. Возможно, не скоро, но вернёт.

С ним самим ни встречаться, ни разговаривать не хотелось, но чувство долга так просто не унять. Поэтому, обустроившись на новом месте, она всё же позвонила отцу – понимала ведь, что он места себе наверняка не находит. Ищет, волнуется. А может, и не ищет, и не волнуется. Кто теперь разберёт?

Во всяком случае, если она сообщит ему, что с ней всё в порядке, то избавится от неуютного чувства, что сама поступает жестоко и некрасиво.

– Ты где? – сразу завопили в трубке. – Я тебе со вчерашнего дня звоню! Ты уехала, телефон отключила! Что я должен был думать? Я все морги, больницы, обзвонил. Нина с ребятами – все гостиницы и хостелы объехали. Ментов с утра на уши поставил. Я чуть не свихнулся!

– Со мной всё в порядке, – как можно более бесстрастно ответила Алёна, хотя взвинченное состояние отца тут же передалось и ей.

– Где ты сейчас? Я пришлю за тобой машину.

– Папа, не надо. Я не вернусь. Не проси. Я сняла квартиру. Буду жить… сама… одна.

– Что это ещё за глупости?! Ты ребёнок совсем. Ты – моя дочь, ты…

– Папа, перестань, – его голос разрывал ей сердце.

Хотелось кричать в ответ: «Я была твоей дочерью и десять лет назад, когда ты про меня, оказывается, знать не хотел! Где ты был, когда я почти умирала от голода и холода? Когда я, семилетняя, тащила пьяную мать с улицы домой? Где, в конце концов, был, когда мать превращалась из молодой, здоровой, красивой женщины в жалкое, уродливое существо, которое и человеком назвать трудно? Самое страшное, что ты знал про меня, с самого начала знал, но предпочёл забыть». 

Мысленно она уже десятки раз бросала ему в лицо хлёсткие фразы и обвинения, но вслух произнести не могла. Слова комом застревали в горле.

Жалко было и себя ту, маленькую, несчастную, никому не нужную, и, как ни странно, его. Ведь теперь он, слышно же, был искренен. И страдал по-настоящему. И она страдала. И, может, проще было бы всё забыть, простить его великодушно и попробовать, хотя бы попытаться жить, как будто ничего и не было. Но не могла.  Во всяком случае, пока. Не получалось переступить через себя. Не хватало, видимо, этого самого великодушия.

И потом, оказывается, чем дороже человек, тем сложнее простить его предательство, потому что ранит оно сильнее.

– Пожалуйста, возвращайся, – просил он уже почти спокойно.

– Я не могу… и не хочу.

Повисла пауза. Тягостная настолько, что Алёна не выдержала, нарушила молчание первая, спросив о другом: