К вечеру силы окончательно покинули меня, поэтому решил забраться в какое–то подвальное помещение и передохнуть там. Утро вечера мудренее, как говорилось в каких–то сказках. Следовательно, нужно поспать и со свежей головой всё продумать.

Их гортанный смех слышался со всех сторон. Он закладывал уши и внушал панический страх, заставляя тело извиваться, словно оно превратилось в змею. Истерика преобладала над разумом, заставляя кричать и всхлипывать. А они продолжали смеяться, говоря: «Интересно, сколько он на этот раз выдержит?», «Да не больше пары дней». И вновь смех. Смех превосходства и злорадства из–за старшинства.

Я кричал не переставая, прося отпустить. Кричал, что стану серой мышью и не побеспокою больше никого. Но меня игнорировали и тащили за руки и за ноги к самому прозябшему, продрогшему, пропитанному ненавистью месту – подвалу. К подвалу, который долгое время являлся местом наказания, уединения и надежды. Место, где было пролито множество слёз и выкрикнуто множество ругательств. По рассказам тех, кто там побывал, пол насквозь пропитался кровью и не желал больше принимать ни капли. А теперь там окажусь я – самый слабый, и до сих пор новенький человек, не привыкший к суровости этого небольшого мира, ограждённого железным двухметровым забором.

Меня скинули в этот небольшой «ящик» как мешок картошки, закрыли железную крышку на задвижку и ушли, продолжая смеяться надо мной – над тем, кто не может ударить в ответ или напасть первым. Над тем, кто слабее всех. Над тем, кто верит в светлую ауру всего, что является живым. И они правы: я – трус и слабак, каких нужно попробовать найти на всей планете. Я ненавижу темноту и не переношу одиночество. Но кто имеет права́ издеваться надо мной с помощью моих же страхов? Кто имеет права́ манипулировать с помощью них и наслаждаться моими страданиями?

Крики с мольбами выпустить никто не слышал. Или их просто слушали, довольствуясь тем, что мой голос становился всё тише. Воспитателям, видимо, плевать на то, что ребёнка десяти лет заперли под зданием на неопределённое, по количеству, время ребята чуть старше. Почему в этом месте всем плевать на слабых? Почему их втаптывают в грязь и потешаются над ними?

Чтобы привлечь внимание, продолжал хрипеть, ударяя окровавленными руками о стены. Кисти когда скользили, когда липли к поверхности, давая понять, что раны нанесены серьёзные о гладкую поверхность. Хочется пить, а вокруг только холодный, бетонный пол, на который мне не хотелось ложиться. Но сон и отсутствие сил не спрашивали, поэтому я уснул, видя, как убиваю обидчиков ради того, чтобы восторжествовала справедливость.

Когда наступило утро – непонятно. Да и нужно ли понимать это? В ближайшие дни мне предстоит мучиться от голода и нехватки воды. Мучиться, ломая голову, за что жизнь так поступает со мной? При том придётся не бросать попыток докричаться до внешнего мира, который не так сильно меня любит, как любили родители до своей смерти.

Когда открыл глаза и увидел темноту, испугался, подумав, что вновь лежу в том самом подвале, в котором провёл больше дней, нежели в самом помещении интерната. Хотя, на поверхности мне нравилось меньше, чем в этом промозглом кубе, потому что в него, кроме меня, никого туда больше не пускали. Там было всё: книги, матрас, подушка, плед, запасы еды и воды. Даже учебники спускал туда, чтобы не отставать от одноклассников.

А может, и вправду вернулся в прошлое и вновь смогу вернуться в человеческий мир, пока меня не хватится старший воспитатель? Но возвращение на десяток лет назад невозможно? Ведь так? Тогда почему так страшно? Страшно изменить что–то в себе в тот период и показать, что они не могут меня задирать по поводу и без повода? Нет. Просто не хочу видеть их наглые рожи, к которым приклеились эти ядовитые полуулыбки.