В результате время шло – прошел целый месяц, – эпизоды, в которых он сопровождал Ленку и Пашку сменяли один другой, – в каком-то смысле, он все пустил на самотек.

Но после того, как увидел яму в лесу, он как будто сосредоточился.

И он все время чувствовал это легкое беспокойство, которое не относилось к Пашке и Ленке; было чем-то посторонним.

Через неделю оно окрепло.

Это случилось, когда он играл возле заброшенных кроличьих клеток на своем участке.

Играл с огнем.

Спустя несколько дней после возвращения из леса, стоя на садовой дорожке, он слышит голоса Ленки и Пашки, доносящиеся с Ленкиного участка, из-за густо разросшегося боярышника, – по ту сторону ребристых штырей железного забора.

Сначала говорит Пашка:

– Неужели ты не смотрела эту игру? Она идет каждое воскресенье по второму каналу.

– Я слышала, но не смотрела.

– Ни разу? Не может быть! Там столько оригинальных состязаний… особенно мне нравится, когда участники игры соревнуются друг с другом на горящей бумаге. Они одновременно поджигают квадратные листы, и держат их перед собой – у кого медленнее догорит.

– У кого… медленнее?

– Ну да… Они держат листы до тех пор, пока огонь не начнет обжигать пальцы. Кто первый выронит лист, тот и проиграл. Я много думал и разработал целую стратегию игры – как держать лист бумаги, чтобы он горел как можно медленнее.

– А что тут разрабатывать – просто держишь его вертикально; так бумага горит медленнее – это же всем известно.

Пашка рассмеивается.

Он представляет скалозубую улыбку на Пашкином лице. Снова этот отверстый рот, – как недавно на пруду.

Остановившийся.

– А если оба будут держать вертикально? Кто выиграет? Кроме того, бумага в таком положении может погаснуть, а это автоматически означает поражение.

– Значит, надо наклонять ее каждый раз, когда видишь, что она погасает.

– Нет-нет, это слишком рискованно, а вдруг не успеешь? Или вдруг пламя – от того, что ты слишком быстро наклонишь бумагу, – сильно вспыхнет, и ты потеряешь все преимущество, которое обрел, пока держал бумагу вертикально. Нет! Я много думал обо всех вариантах, и понял, что единственно верный – это держать бумагу немного наклонено, градусов тридцать к вертикали, а потом, когда разгорится – но не сильно, – перевести ее в вертикальное положение. Я еще давно к этому пришел – полгода назад. Потом по этому способу обыграл в городе всех своих друзей.

– Паша, тебе нужно прекратить быть таким самоуверенным. Если тебя будет слишком заносить…

– Ну хорошо, прости… – Пашка смущается.

Тут следует пауза, после которой Пашка, как всегда по-взрослому раскрепощенно (однако немного слабее всегдашнего – он чувствует это по изменившемуся голосу), предлагает Ленке посостязаться.

– Не хочу, – настойчиво отвергает Ленка.

– У тебя получится, ты обыграешь меня…

– Я же сказала: не хочу.

Он чувствует, Ленка хочет наказать Пашку за самоуверенность этим отказом. Это, однако, означает, что они стали еще ближе друг к другу.

Еще чуть.

Ленка говорит, что ей пора идти в дом обедать. Поднимается и задевает несколько веток боярышника – он слышит шелест, не такой, с которым расцеплялись ветви малины в лесу; шелест уже более сильный, раскачивающийся; листья будто бы подхлопывают друг друга.

– Хорошо, – Пашка больше не удерживает.

Он не находит себе места – после подслушанного разговора. Он принимается расхаживать по садовой дорожке, сосредоточенно и напряженно; от дома до кроличьих клеток и обратно.

Что-то надо делать, в конце концов!

Он прекрасно знает передачу, о которой говорил Пашка, – это его любимая игра, он смотрит ее каждые выходные. Он помнит также и состязание на горящей бумаге – оно действительно одно из самых оригинальных, – и от того, что они с Пашкой так сошлись во вкусах, он распаляется еще больше.