– На что?

Лен пожала плечиком и поцеловала Алекса в шею.

– Ну, что я так отвлеклась во время близости…

Так мило, что она почти всегда называет секс близостью. Словно боится этого слова. Как будто оно несет что-то вульгарное и грязноватое.

– Все замечательно же, мышка, не беспокойся. Я рад, что тебе хорошо.

– Город… – продолжила Лен, и Алекс понял, что его фраза осталась незамеченной для жены. Ей нужно было высказаться. Сейчас ее туманный – как это обычно бывает после секса – взгляд выражал что-то наподобие тревоги. Но не тревоги. Алекса это напрягло: как цифра, обозначающая количество уведомлений на иконке приложения смартфона – вроде бы можно работать и так, но как же тянет открыть и посмотреть, что там! Прочитать и избавиться от назойливого раздражителя! Разобраться, чтобы двигаться дальше, не отвлекаясь на красные маркеры и ярлычки. Потому что Алекс любил устранять все как можно скорее, чтобы спокойно ДВИГАТЬСЯ ДАЛЬШЕ. – Такой красивый… В облаках. И я летала в нем. Он был очень похож на наш, на Баттермилк. Там была Башня. И Сторож. И Колокольня Святой Елены. И Антенна. И может даже утес. А потом я полетела вверх ногами. Или это он был перевернутым… Я не очень поняла, потому что кругом синело одно небо. И облака.

Алекс склонил голову и увидел, как Лен сосредоточенно смотрит в небо. При этом она говорила так заученно, хоть и сбивчиво от бури эмоций, будто считывала текст, например, вон с той тучи. ВСЕ С ТОЙ ЖЕ, БЛЯХА-МУХА, ТУЧИ! Вот ведь упертая!

– То есть, он совсем был похож на наш, понимаешь?

Надлом в нотке. Словно хрустнули крекером.

– Понимаю, Лен. Меня тоже иногда уносит.

– Просто… Такое чувство, что я вижу его и сейчас.

Алекс улыбнулся. Умилился. Прижал к себе.

– Ты моя мечтательница!

Да, мечтательница. Она любила сочинять. В смысле, всякие истории. Успела пару раз издаться в РС (Российском Союзе. Давайте условимся именно на таком сокращении). Но прямо сейчас она не мечтала и не сочиняла. Сейчас она видела все как никогда ясно. Ее зрение улучшилось. А это значит, что скоро… Ой, месячные… Не буду пока говорить Алексу. Блин!

– Что с тобой, малыш?

Он никогда не повторялся. И всегда называл ее по-разному, но одинаково мило. (Хотя, полагаю, тошнотворненько и приторно для остальных, в том числе и вас, – недаром же их прозвали Сладкой Парочкой.)

– Не знаю… – Знает. – Может, встревожилась. Как-то не по себе… Будто не до конца проснулась.

Алекс провел рукой от ее грудок до лобка. Лен тихо простонала и стерла тревогу улыбкой.

– Кажется, не сплю.

– Вот именно. Пойдем домой?

– Да, любимый, пойдем.

И они оделись и пошли обратно. Он – весь в статистических расчетах, дрейфуя по водам гипотетических возможностей и надежд; она – бережно несла его семя, ощущая теплый комочек внутри себя. Периодически нюхала ладошки. И улыбалась. Да, улыбалась, но старалась не смотреть на… На… Ладно, пугливая, не бойся, ну же. НАВЕРХ. Наверх она боялась посмотреть, куда же еще. Заботливый муж стиснул ее ладонь, пребывая в полной уверенности, что Лен тревожится по поводу некоего вуайериста-шпиона. Лен вообще часто тревожилась по любому поводу, однако Алексу до мирских забот столь мелкого уровня не было дела. Они клевали его, как стрелы с пластиковыми наконечниками броню динозавра, и отлетали, а потом Алекс шел по ним, слыша хруст. Это было их Парадоксом Взаимосвязанного Непонимания – одна мыслила глобально-позитивно, но постоянно переживала по нелепым мелочам, второй – мыслил с позиции ОККУПИРОВАННОГО, но не парился над какими-то эпизодическими недопомехами, стараясь искать плюсы во всех ситуациях.