Только уже перед самым сном Дикки, сняв куртку и жилет, но не добравшись ещё до штанов с подтяжками, поинтересовался:

– А что насчёт фальшивомонетчиков?

Освальд, успевший освободиться от галстука и пристежного воротничка рубашки, проговорил (поскольку на языке у него вертелся тот же вопрос):

– Конечно же, я собирался понаблюдать. А воротничок отстегнул, потому что он мне туговат.

Возможно, дело это опасное, рассудил Дикки, а потому девчонок втягивать в него не стоит, но Освальд мигом напомнил ему про честное слово, которое мы дали Элис, добавив, что честное слово свято – даже в тех случаях, когда кажется самым удобным о нём забыть.

Но заводить разговор с Элис в присутствии Доры было никак нельзя. Поэтому Освальд, войдя в спальню девочек, объявил, что принёс показать им гусеницу. Дора, которая их на дух не переносит, с визгом бросилась вон. Тут Освальд и предупредил Элис. Она ответила, что пойдёт, как только сможет улизнуть, а улизнуть она сможет не раньше, чем заснёт Дора. Вот и пришлось нам ждать. А потом красться тихонько на цыпочках, чтобы пол где-нибудь случайно не скрипнул и не разбудил Дору. Девочки-то ведь, опасаясь жуликов, спали с открытой дверью. В итоге выйти нам удалось куда позже, чем мы смогли бы без Элис. Хорошо ещё, ей не пришлось канителиться с одеванием. Сообразила по секрету от Доры напялить ночную рубашку прямо поверх всего.

Мы прокрались мимо кабинета отца, выбрались через стеклянные двери веранды наружу, спустились по железным ступенькам в сад, очень тихо прошли к каштану и вскарабкались на него. Сперва я было подумал, что мы просто играем в свою любимую карточную игру, как говорит дядя соседского Альберта, когда нам случается в очередной раз свалять дурака. Окна дома-то были темнее некуда. Но потом мы услышали звук. Он доносился со стороны калитки в дальнем конце сада.

Такие калитки есть в каждом из наших садов, и выходят они в проулок за садами. Ну, знаете, что-то вроде чёрного хода. Очень удобная штука, когда не хочется никому говорить, куда идёшь. Калитка в конце соседнего сада стукнула. Дикки ткнул Элис в бок с такой силой, что, если бы Освальд не проявил редкостное присутствие духа, она бы уж точно свалилась с дерева. Но он успел вовремя крепко схватить её за руку. И мы стали смотреть. Спутники мои немного перепугались. Ожидали-то мы только света в окнах, да и его не наверняка, и вдруг такое!

На соседнем участке по дорожке к дому быстро перемещался смутный человеческий силуэт, и мы заметили, что под тёмной накидкой, которая плотно его укутывала, скрывается таинственная ноша. Прочее одеяние придавало ему сходство с женщиной в матросской шапочке.

Мы даже дышать перестали, когда она проходила под нашим сторожевым каштаном. Достигнув задней двери дома, фигура тихонечко постучалась, её впустили. В окнах комнаты на первом этаже, где хозяева всегда завтракали, возник свет. Он пробивался через зазоры между закрытыми ставнями.

Дикки сказал:

– Ого! Вот все остальные от зависти задохнутся, когда узнают, что` прошляпили.

Но Элис происходящее не понравилось. Как-никак она девочка. Поэтому я не виню её. Если честно, я ведь и сам сначала подумал, что лучше бы нам сейчас потихоньку смыться, а вернуться попозже с подкреплением. Желательно вооружёнными до зубов.

– Точно не жулики, – прошептала Элис. – Эта таинственная личность не вынесла вещи из дома, а, наоборот, принесла. Вероятно, и впрямь фальшивомонетчики. И… Ой, Освальд, давай не будем. Эти их штуковины для отливки фальшивых монет бьют очень больно. Пошли лучше спать.

Ну уж нет, упёрся Дикки, если за выслеживание таких тёмных дел существует награда, он лично намерен её получить, а потому поведёт наблюдение дальше.