А потом… Потом они нашли простой и надёжный способ меня усмирить – прямо во время моего допроса приволокли беловолосого мага, растянули на дыбе, и пыточных дел мастера на моих глазах, не задавая никаких вопросов ни мне, ни ему, наглядно продемонстрировали, чем в дальнейшем будет оборачиваться моё сопротивление. До сих пор меня охватывает ужас от воспоминаний о полных нестерпимой боли воплях Кана, до сих пор стоит перед глазами его изуродованное лицо.

Больше я беловолосого не видела. А вот крики его из пыточной слышала регулярно. И, уверена, доносились они до меня вовсе не случайно. А ещё уверена, что, когда наступал мой черёд вести отнюдь не светскую беседу с палачами, мои вопли в точности так же были слышны и Кану.

Поначалу изощрённость всех применяемых к нам методов ужасала. Потом наступило отупение и оцепенение. Не пугала больше ни боль, что могла появиться в любой момент, ни скрежет отпираемой двери – её предвестник. Какой смысл бояться того, что всё равно случится, чему невозможно помешать?

Сколько я уже в этих застенках? Месяц, год? Я потеряла счёт дням. Да и нужно ли их считать, ведь выйти отсюда ни мне, ни Кану не суждено, и даже смерть не станет избавлением. Мы нужны магикам живыми. И, крайне желательно, относительно здоровыми, так что всяческие переломы и вывихи, полученные на дыбе, ожоги, оставшиеся после того, как палач от души поработал раскалёнными прутами, и прочие «издержки процесса» подлежат излечению сразу после экзекуции.

Интересно, сколько ещё допросов я выдержу до того, как разум мой окончательно погрязнет в тумане равнодушия, перестав отличать ужасную явь от кошмаров, что приходят по ночам, когда, несмотря на холод, мне удаётся ненадолго забыться в тревожной дрёме?

В этих кошмарах я вижу Влада, такого, каким запомнила его в тот, последний миг его жизни – коленопреклонённого, с виноватой усмешкой и тремя зияющими в груди ранами. Он всегда молчит и смотрит на меня с немой укоризной, дескать, как же ты, t’aane, докатилась до такого? Почему не борешься, почему сдалась? Разве такой ты была?

А у меня всякий раз не хватает сил, чтоб ответить ему.

И я не знаю, что сводит меня с ума сильнее – пытки или же эти, полные не телесной, но душевной боли сны. Поэтому теперь я просто жду, когда, наконец, подбирающееся безумие возьмёт верх, и мне станет окончательно всё равно.

***

– Ы-ы-ы! – хриплый вой, ничем уже не напоминающий человеческий, вырывается из давно сорванной глотки.

– Я повторяю вопрос – где находится Абсолют? – упорствует стоящий передо мной магик с раскрасневшимся от жара лицом.

Эх, плюнуть бы ему в это лицо, да нельзя. Иначе они приволокут сюда Кана и примутся за него у меня на глазах. А свою порцию пыток на сегодня беловолосый уже получил, вон, на железных прутьях решётки над полной углей жаровней до сих пор видны ошмётки обгорелой плоти.

– Запишите, допрашиваемая снова упорствует, – с сожалением отворачивается магик к писцам, и те с остервенением принимаются скрипеть перьями. – Господин палач, продолжайте экзекуцию.

– Да не знаю я, где он! – ору я в отчаянии, хоть и знаю – никто мне не верит.

– Но ты ведь разговаривала с драконом? – вкрадчиво, почти ласково уточняет магик.

– Да, – шепчу я в ответ, потому что пока я отвечаю, палач меня не тронет. Нужно говорить хоть что-то, чтобы не получить новую порцию мучений. – Он рассказывал, что такое Абсолют, но и только. Я не спрашивала, где он находится.

– Разве? Ты не лжёшь мне, дитя?

– Не лгу, – шмыгаю я разбитым носом. – Константин страж над стражами, он должен был помочь мне найти свой Портал и…