Максим страшно переживал все это. Букет белых лилий он выбирал сам для Михаэлы. Здесь, в палате, он сообщил ей, что окончательно порвал с Ладой. Было трудно, но уж лучше сразу, чем потом. И это накануне их свадьбы! Лада умоляла его простить её, плакала, клялась в любви, но Макс был неумолим:

– Тебе нет оправданий, Лада! Ты причинила не только мне боль. Ты убила любовь Михаэла и Дана. Ты разрушила их дом, их счастье, очаг. Ты – дрянь! Прости, но другого слова мне сейчас не подобрать. Живи дальше, как знаешь. Я забираю заявление из Загса. Я ошибся в тебе! Что ж у каждого из нас своя дорога. Бог тебе судья! Желаю тебе в жизни только счастья!

…Закончился сентябрь. Осень потихоньку набирала свои обороты. Но в Молдавии в эту пору еще очень тепло. Ночи, конечно же, становились прохладными, а вот дни, хоть загорай! В начале октября листва уже порядком осыпалась с деревьев, кружила кругами, словно танцевала вальс. Золотисто-багровый цвет хозяйки-осени радовал глаз повсюду! И пахло в воздухе особенно, ароматно, спелыми яблоками, виноградом и цветущей хризантемой.

То тут, то там потреплет тебя своей лаской несмелый ветерок. И от его прикосновения так легко, так чудесно становится на душе. По небу высоко и как-то очень одиноко в замедленном ходе проплывали белые-белые тучки. Словно, огни сами не знали, куда движутся. А главное, зачем?

…Михаэла из больницы переехала сразу к родителям. Здесь она была окружена и вниманием, и любовью, и заботой, но все равно не могла привыкнуть к родительскому теплу. Ведь у неё был свой очаг, своя семья, муж. Куда все это делось? Дико и странно все казалось.

– Господи, за что? – часто спрашивала она, подняв глаза к небу. Потом долго стояла у окна и просто смотрела вдаль. Что она хотела там увидеть? Да ничего. Это был пустой взгляд, ничего не значащий. Вообще, с тех пор, как она вышла из больницы, Миха стала неузнаваемой. Исчезла с лица улыбка, пропал интерес к чтению, к друзьям и ко всему на свете. Она, можно сказать, ушла в себя и перестала верить людям. На работе была тихой и почти незамечаемой. Коллеги за спиной и шептались и судачили, но ей до этого не было никакого дела. И лишь один Игорь Владимирович, директор, не подавал виду. Вернее, он все знал, исподтишка за ней наблюдал, но пытался все время скрывать свой интерес. Михаэла выполняла свои функции секретаря старательно и пунктуально. Ему нравилась её аккуратность, исполнительность и коммуникабельность. А о презентабельной внешности и не поспоришь! Он дорожил ею, не зря так долго искал себе секретаря. Она ему годилась в дочери, и частенько Игорь Владимирович её жалел. То домой отпустит пораньше, то даст какой-нибудь выходной с поручением. Михаэла тоже уважала Игоря Владимировича. Ей нравилось, что он был всегда собранный, сдержанный, требовательный, что он никогда не позволял к своим сотрудникам никаких посторонних лишностей. Ей всегда нравилось то, как он относится к своей жене, Ирине Сергеевне. Два раза в день он звонил и спрашивал:

– Иринушка, ты где? У тебя все в порядке?

Или:

– Ты не забыла, дорогая, мы идем сегодня в театр, или еще куда-то.

Было в этом что-то и притягательное, и трогательное, и поучительное. Михаэла, ненароком слушая это, думала, как же все-таки счастлива Ирина Сергеевна, живя с таким мужем. И она так же думала жить со своим Даном. Миха помнит, как при росписи на их свадьбе Ирина Сергеевна и Игорь Владимирович, поздравляя, им пожелали «любви, верности и крепкой семьи»…

…Прошел еще один месяц. Уже понемногу сгонял ноябрь докучливые дожди, и от этого становилось еще скучнее и печальнее на душе. Работа, родители и никого и ничего больше не существовало для Михаэлы. Как-то раздался телефонный звонок, и на том конце провода она услышала такой знакомый и веселый голосок Ольги, однокурсницы: