Разум прилежных насытится. Ненавидь ложное слово. Нечестивый бесчестит себя. Богатством выкупай жизнь свою, а бедный угроз не услышит. Собирающий трудами умножает его. Притчи Тин_ниТ.

Карлик поднялся по лестнице ладонью защищая пламя двурожковой лампы от порывов ветра, грозившего загасить его. Блики огонька пронизывали его пухленькие пальчики, делая их прозрачно-розовыми. Следом за ним шагал тот, кто не величался эпитетом «Солнце», которым юный Мильк не награждал его.

Сдвинув массивную щеколду и приоткрыв подвижную створку двери, карлик очутился лицом к лицу с женщиной. Когда Богомол поднял лампу к круглому своему личику из мрака выступила на свет её фигура: кожа женского тела отливала желтовато-масленым глянцем. Теперь над лампой освещалась светлая каёмка его стриженных волос. Широкий нос Богомола произрастал приплюснуто у выпучиных глаз, отороченных чёрными бровями. Вспученные щёки были сплошным румяным пятном и пронизаны были красными прожилками. Толстогубый рот и маленький подбородок дополняли его облик. Добродушное лукавство смягчало его непривлекательную фигуру. Кроме того, растянутые до крошечных ушей углы губ, пытались изобразить любезную улыбку. Голова над лампой, как на блюде венчала фигурку, которая изогнулась дугой, отвешивая преувеличенно покорный поклон.

Забавного амура предупредил вопрос, сорвавшийся с уст женщины:

– Что тебе надобно?

– Благоволите извинить меня, ваша милость, за то, что я позволил себе постучаться в двери женской половины дворца в столь поздний час. Но божественная обязанность не знает законов и вынуждает Амономаха совершить проступок против вежливости.

– Если я верно поняла, сын мой странствовал по коридорам дворца и сбился с пути.

– Ваша милость ясно истолковала ситуацию, – ответил Богомол. – Надеюсь, ваша милость не отклонит желание его просьбы?

– Здесь, возле меня, ему будет лучше.

Богомол поклоном выразил свою благодарность.

В 6674^>20 лето от Сотворения Мира в Звездном Храме. Старшей Женой Гет Бел Ра Амона (Барка) Тейя стала по доброжелательному своему согласию, согласию народа и родителей. Для внутренней последовательности повествования предупрежу, что политический характер этого обручения она осознавала, но момент ощущал некую недостаточность в связи с его гибелью в прошлом году^>21 у стен Ра Саки, что в излучине дельты Дуная. Но нелишне напомнить, что девственность её была нарушена в гареме храма Аштарет, где её любовь начиналась. Став по-настоящему женщиной, она была оголённой в великосветском мужском гареме скопцов. В нём её на руках носили голые овны, в нём Тейя стала первой среди двадцати четырёх других – утопавших в роскоши красавиц. А в гареме Гет Бел Ра Амона она оказалась почётной и показной принадлежностью благословенного дома, нужной службой любви и подругой: была чуткой к каждому его мановению, грустившей если он был печален, и облегчённо болтливой, если ему делалось весело, и глупейшим образом ссорившейся с ним из-за милостей овнов, когда те – сидя среди иерофантид – угощённые амбровой водкой играли за шашечницей на почётную партию с Тейей. Она действительно была второй женщиной в храме Аштарет – любовницей в высоком смысле, которая занимала собственный покой в главном адетоне, и которая во время приёмов с плясками и музыкой, устраиваемых для знати, изображала, даже, Исиду в себе. То был наивысший почёт.

Жизнь у неё была напряжённая, заполненная светскими обязанностями – обязанностями праздными и обременительными. Известно, как много сил отнимает у знатной женщины одна лишь культура и известно, насколько соблюдение лишь внешней её формы губит жизнь чувств. Холодная пустота сердца незаметно для сознания становится не такой уж и печальной привычкой души. Этот естественный феномен женской аристократичности – дамской её жизни – удачно сочетался со званием супруги Владыки Надзора