Два года назад лично его, Рокотаева, Генеральный подставил под сбор заявлений от консулов, чинов городской администрации, прочих шарлатанов, возомнивших себя вдруг политическими деятелями. Дипломаты, как и подобало профессионалам, вырахались неопределенно вежливо, политиканы, как правило, не стеснялись, так что пришлось один раз вызвать Валеру, которого он знал с Бейрута и всюду брал с собой после этого, чтобы вывести охамевшего бюргера.

Валера, при всей его слегка простоватой внешности, кривоносый и не похожий на «качков», обыкновенно сопровождавших «западников», внешне очень доброжелательно, завернул руку «политику» и вывел его через служебный вход. Валера все понимал с полуслова и никогда не давал никакого повода для малейшего скандала. Особенно забавно было, что скандала тогда ждали и перед главным входом в консульство сторожила толпа всяких типов с камерами…

Но шеф протокола оказался противнее всех – после произнесенной им ничего не выражавшим голосом ноты, Рокотаев покраснел, еле сдержал себя, чтобы поблагодарить и в ответ только и смог ядовито заверить, что такое важное сообщение он передаст не иначе как президенту страны. Они оба тут же улыбнулись друг другу, как противники, оценившие силу и профессионализм друг друга. Но с того момента Рокотаев всячески показывал этому типу с усами, как он его не замечает.

Помимо протокольных мероприятий, на которых он откровенно изводился от бессмысленнейшей траты времени, ему вменялось, в гораздо меньших масштабах, чем прежде, руководство агентурой и составление рутинных информационных отчетов. Он знал, что эти отчеты никто не читал, агентуру, как таковую, особенно после того, как президентом стал «их» человек, по слухам, влюбленный в Германию, свернули, и Рокотаев маялся от бессилия, чувствую свою полную ненужность и от бессилия же понять, какие же настроения сейчас у власти в родной державе.

А тенденции его откровенно удручали и бесили, особенно раздражала так называемая элита, уютно устроившаяся в Европе, куда он получил право на выезд и работу, хоть и важную для нормального государства, но совершенно не оцененную. И видя, какие дела проворачивали молодые, холеные люди, для которых он, со всей своей силой, знаниями, опытом, оплаченными кровью и потерями, был ничего не значившим «кадром», которого по непредсказуемой прихоти могли в ту же секунду выкинуть в отвал, он замыкался от яростной тоски.

Те труды, которые положил он, тысячи, таких как он, бескорыстных, живших исключительно долгом, оказались изящно обращены теми, кто оказался наверху, в громадное благосостояние, а он, руки которого держали в свое время сильнейшие рычаги для устройства своей личной судьбы, так глупо, как ныне считалось, не воспользовался тем, что само шло в руки… И вот теперь хваткая, правда только в том, что касалось лично ее, молодежь и те, бывшие бесцветные комсомольские начальники, они были власть. А он – никто! И Валера тоже, чем только не испытанный, мог рассчитывать лишь на медальку по выслуге и вшивую пенсию, на которую даже не купить проржавевшие «Жигули»…

Но самым сильным образом Рокотаев был уязвлен, когда узнал, что его кандидатура даже и не рассматривалась, и Генконсулом Российской Федерации в сравнительно недавно открытом консульстве во Франкфурте станет пересидевший в Восточном Берлине, в посольстве, какой-то начальник консульского отдела. Ведь в те, советские, времена, было известно, что в дипмиссии в соцлагерь именно что ссылали самых бесперспективных и, в итоге, один из этих все-таки обошел его, Рокотаева, полковника, работавшего в Афганистане, под дипломатическим и безо всякого прикрытия от Ливана, до Южной Африки (а кто сейчас даже и вспомнит «тихую» войну в Анголе!?), в Южной Америке.