– А-а-а…Ушла – и не вернулась, – насмешливо протянул оперуполномоченный. – Да она где-нибудь в Сочах ошивается с хахальком, а ты – рыщешь серым волком. Тут твой шеф отчудил, ей-бо, возбудив дело на пустом месте. Отчуди-ил…Более чем…Ладно, бывай, я сам про авто провентилирую.

Розанов удалился весьма кстати, так как Полунину почти сразу же позвонила Лена Поспелова. Наконец-то! После четырёх томительных суток молчания.

– Гордик, привет! – беспечной пташкой «прочирикала» она в трубку.

– Здравствуйте, Лена! – внешне более сдержанно реагировал Полунин.

– Я тебе звонила в тот вечер, в пятницу, но ты не брал трубку.

– Выезжал на убийство. Потом ночи напролёт раскрывали преступление.

– А-а-а…Ясненько. Гордик, у меня сейчас у самой заморочки в институте. Меня несколько дней не будет в Чусовом. А как я появлюсь, мы созвонимся и встретимся. Я тебе сама позвоню. О`кей?

– …О`кей, – разочарованно выдохнул Полунин, не вполне понимая, какая может быть учёба летом.

– Ну не сердись, мой Гордик, – прощебетала Поспелова. – Чем дольше разлука, тем радостней встреча. Я тебя нежно-нежно целую. Гуд ба-ай, мой бэби!

– Гуд бай, – тупо повторил вслед за Леной Полунин фразу прощания в уже издающую короткие отрывистые гудки телефонную трубку. – …Гуд бай.

2

Инна Таранова оказалась худосочной молодой особой с сердитыми колючими глазами и узким волевым личиком с выступающими скулами. «Полумужик-полубаба, – заполняя в протоколе допроса строки с автобиографическими данными, подумал про неё Полунин, склонный придумывать лаконичные характеристики. – Недаром у неё девичья фамилия была Железнова. Типичная вобла. Такая либо имеет мужа-подкаблучника, либо остаётся старой девой. Как их называли в старину? Девка-вековуха? Вот-вот, девка-вековуха».

Таранова держалось дерзко, и пояснения давала с неприкрытой неприязнью. «Ну чего привязался?! Чего пристал?!» – непроизвольно излучала она отторжение в несдержанном передёргивании плечами, в бесконечном фырканье, в неровном покачивании левой ноги, закинутой на правое колено. В кабинете свидетельница, естественно, не курила, а Гордея, меж тем, не покидало ощущение, что Инна держит сигарету в зубах. Его то и дело обдавало воображаемым табачным чадом.

Информация Тарановой ничего не прибавили к тому сюжету, что вытекал из ранее собранных материалов. Она также подтвердила, что между Алякиными на вечеринке ссора имела место. Пустяковая. И причину семейного разлада девица явно укрывала, отделываясь общими фразами и ссылкой на то, что Надежда отличалась взбалмошностью и неуравновешенностью.

– Да, Надежда нам во всеуслышание объявила, что уходит от Игоря, – зло кривила тонкие губы Инна. – Ну туда ей и…Сама сделала выбор. А куда, к кому – это вы у неё спросите. Чего не знаю, того не знаю.

– Но мотивы-то, мотивы? Ревность? Ненависть? Месть? – с глуповатой миной на лице вопрошал следователь.

– Мотивы? – неприятно кривилась Алякина. – Невоспитанная девчонка – единственный мотив. Лично я ей не поверила: так и я могу закинуть, что уезжаю к Микки Рурку. Или вообще – к Элвису Пресли.

Разочарованно отдуваясь, Полунин взглянул на часы, чтобы проставить в протоколе время окончания допроса. Женщина его поведение истолковала по-своему.

– Алякина ждёте? – дала она собственную интерпретацию жесту следователя. – Зря. Игорь не придёт.

– Это ещё почему? – наконец-то озлился и Гордей.

– Плохое самочувствие. Он взял краткосрочный отпуск по семейным обстоятельствам, – уклончиво ответила Инна. – Просил передать, чтоб его не беспокоили. Поправится – позвонит.

Таранова подписала протокол и ушла, не прощаясь, но от её беспредметного многословия в кабинете ещё долго висело ощущение фальши. Правота Ивана Ивановича подспудно начала выкристаллизовываться в той части, что безмотивно, так запросто ни одна женщина не отважится кануть во мраке неизвестности.