На всякий случай Роберт тут же снял с гвоздя в коридоре свою шинель, отнес ее в кладовку и положил на стоящие возле окна картофельные ящики. «Чтобы все было наготове», – сообщил он, улыбаясь.

Честно признаться, мое самолюбие слегка царапнул этот его практицизм. Тем более что ехидина ареВ тут же не преминула пробурчать ядовито: «Вот-вот… Видишь, какой прыткий этот твой Падик. По всему видно – имеет уже большой опыт прыганья из чужих окон. Наверное, не раз приходилось удирать от полиции». Но потом эта досада улеглась. Мне и впрямь стало вроде бы спокойней на душе от сознания того, что вот оно – спасательное окно – рядом, и стоит только полицейским держимордам с бляхами постучать в дверь…

Если сказать коротко – оба вечера прошли на «хорошо», можно даже признать, – на «отлично». В первые часы все вместе сидели за разговорами в кухне (в комнате не решились), затем на какое-то время мы с Робертом оставались вдвоем. Именно тогда, в понедельник, он и сообщил нам о победном салюте в Ленинграде, а заметив, какое действие произвели на меня, Симу и маму его слова, принялся уверять, что после войны Ленинград будет еще краше, что город-герой по праву достоин того, чтобы стать лучшим и красивейшим городом на Земле. «Мы поедем в твой Ленинград вместе», – шепнул он мне и незаметно крепко сжал под столом мою руку (с недавних пор мы как-то незаметно перешли с ним на «ты»).

Роберт оказался очень занимательным собеседником. Он интересно и живо рассказывал о своей жизни в Палестине, в Индии и в Африке, о тамошних народных обычаях и традициях, с юмором вспоминал о своих встречах с разными людьми. Сколько же он видел и сколько знает! Должна признаться здесь, что очень часто я с чувством растерянности ощущаю себя рядом с ним такой неинтересной, невзрачной и неловкой! Это сознание собственной ограниченности, естественно, еще больше сковывает, и зачастую я, злясь и досадуя в душе на себя, теряюсь в разговоре с ним, как-то не могу найти подходящих слов.

– А как тебе понравилась Франция – эта, как я о ней читала, страна резких контрастов? – не утерпев, спросила я Роберта. – Красивые там девушки?

– Понравилась. Очень. Хотя контрастов во Франции, пожалуй, не больше, чем в любой другой стране мира, – с улыбкой ответил он и внимательно посмотрел на меня. – А девушки… что ж… Среди них, как и повсюду, встречаются очень красивые.

Тут Роберт встал, обогнув стол, подсел ко мне рядом, на скамейку, притянул к себе за плечи. «Знай, – сказал дрогнувшим голосом, – что для меня самая красивая, самая привлекательная и самая желанная девушка на Земле – ты».

После последовавших затем двух-трех поцелуев принялся шутливо объяснять, почему он полюбил меня… Ну, просто представить себе невозможно, – в тот майский день он даже не думал и не гадал, что произойдет что-то необычное. А тут пришел, как всегда, от скуки к Степану и видит – сидит за столом с картами в руках этакая незнакомая маленькая нахалка, смотрит невинно своими зелеными глазами и тут же, без зазрения совести, напропалую жульничает, дурит всех подряд… А потом, как она, эта зеленоглазая, взглянула на него, как ответила на его вполне безобидный комплимент: «Я – русская и танцую по-русски!» Подумать только: она – русская, и поэтому должна танцевать не как все, а исключительно по-русски. Ну, знаете… Вот тогда кто-то невидимый и подсказал ему: «Послушай, а ведь это, наверное, именно та, кого ты так долго ищешь». С тех пор он и полюбил меня, с того дня он только и занят тем, что непрерывно дни и ночи думает обо мне.

– Это подсказал тебе требоР. Мы с ним, кажется, знакомы, – засмеялась я, а Роберт не понял меня: «Кто подсказал? С кем, ты говоришь, знакома?»