У нас с Киром LAT-отношения. Living apart together означает в дословном переводе «жить раздельно и вместе». В России такие отношения, как известно, называют «гостевым браком», но мне это выражение не нравилось.

– Верно, это никакой не брак, а качественные отношения с предельным гостеприимством, – сказал мне как-то на это Кир.

Связи, не ограничивающие личную свободу, и своя территория, где всем распоряжаешься только ты сам, – наша общая с ним потребность. Нам хватало быть вместе два-три дня в неделю, и так это продолжалось уже несколько лет.

«Энергии» у Кира для меня не осталось, и в тот вечер он мне не звонил. Все же был задет. Почему я не предупредила его, что наш обед срывается, прежде чем отправиться к матери? Я не подумала о нем. Такова реальность: мы с Киром не всегда думаем друг о друге. Это оборотная сторона личной свободы, которая нам обоим дороже всего.

Другой возможности для нашей встречи на этой неделе не предвиделось. Я знала, что в следующие дни у Кира будет масса дел, а в пятницу он начнет работать на свадьбе где-то под Коломной и вернется в Москву лишь в воскресенье вечером.

На душе было муторно. Звонить Киру самой в таком настроении мне не хотелось. Я переложила тресковое филе, купленное вчера для нашего ужина, из холодильника в морозильник и сделала себе бутерброд с сыром. Есть не хотелось, но если что-то жуешь, то не так одолевают мысли. А моя голова от них гудела.

Впрочем, «мысли» – это слишком красиво сказано. В голове работал кассетный магнитофон наподобие того, что был у меня в детстве, и он прокручивал заезженную пленку с разговорами кончавшегося дня. Эта пленка порядком стерлась, какие-то фрагменты из ее звукового ряда выпали, а те, что остались, были полны помех. Но тем не менее время от времени я делала открытия.

Среди них было, например, такое: мать даже не спросила меня, звонила ли мне Эля из Сочи. Неужели думает, что мы из-за ее бредового запрета до сих пор никак не общаемся друг с другом? Но гораздо больше меня напрягало другое: Элеонора не сообщила мне о своем отпуске. А ведь могла бы позвонить перед отъездом и предупредить, что ее не будет в Москве целый месяц, мало ли что… Тут я даже обнаружила у себя что-то вроде обиды. Я-то думала, что что-то значу для своей сестрицы.

Уже скоро после моей ссоры с матерью Эля стала мне звонить. Встречаться она мне не предлагала, и мы с ней с тех пор ни разу не виделись. Наш контакт поддерживался по телефону и был односторонним: звонила всегда Эля. И, задумавшись о ее звонках, я сделала еще одно открытие: последние полгода они были очень редкими. Раньше Эля звонила мне по меньшей мере раз в месяц, последнее же время такой регулярности не наблюдалось.

Эта перемена заставила меня задуматься о сестре. Раньше я этого не делала. Кем была для меня Эля? Младшая сестра, и только. В детстве я должна была за ней присматривать, помогать ей с уроками, играть с ней. Элька-школьница училась хуже меня, говорила много глупостей, была толстухой да еще и трусихой. Мне было с ней скучно.

Моя сестра всегда смотрела на меня снизу вверх, и это осталось, даже когда наша разница в возрасте перестала что-то значить. Это если одной семь, а другой четыре, разница в три года ощущается пропастью, но не тогда, когда одной двадцать три, а другой двадцать, как это было, когда я ушла из дома. И тем более не сейчас, когда нам обеим под сорок. Тем не менее у меня все еще оставалось чувство, что я нахожусь от Эли далеко впереди, и было похоже, что и она это чувствовала. Ей это не мешало. Она дорожила нашими отношениями, она их поддерживала несмотря на отсутствие моих ответных действий.