– Тут трава дикая. Сухая и цепкая. И камни.

– Надо сначала выполоть, – согласилась Лена, взяла тяпку и встала на колени. Маргарита опустилась на корточки рядом, стряхнула с Лениной спины щепки – видимо, Лена нацепляла в каморке, где хранились лопаты.

Они принялись полоть. Шумел ветер, из окна комнаты отдыха донеслись голоса и музыка титров. Маргарита вспотела; под ногти забилась земля, в рот и в глаза – пыль. Лена, напевая, дёргала осот и пырей.

– Что ты там поёшь такое?

– А… – Лена смутилась. – Тебе не понравится.

– Да уж скажи, раз поёшь.

Косынка у Лены съехала, узел оказался где-то под щекой. Волосы выбились, их трепал ветер. Зажёгся прожектор на вышке, и в этом свете у Лены на носу заблестели веснушки.

– Я потом скажу. Я спою тебе, ладно? Утром.

Они так и не выкопали ямки под саженцы: только убрали траву. Решили вернуться завтра, но назавтра весь день хлестал дождь, отменили даже прогулку – нечего было и пытаться отпроситься во двор в личное время.

Тогда Лена предложила:

– Пойдём в библиотеку?

– Иди. Я сейчас.

Маргарита взяла у дежурной иголку и нитки – надо было зашить штаны. Когда она вошла в библиотеку, у окна со старой гитарой уже сидела Лена. Услышав, как хлопнула дверь, она подняла голову.

– Я спою. Но ты, пожалуйста, не смейся.

– Твоя, что ли, песня? – устраиваясь поближе к лампе, спросила Маргарита.

– Нет. Но всё равно. – Лена погладила деку, всю покрытую чьими-то отпечатками. – Ну… слушай.

Какое-то время она перебирала струны; в библиотеке сиротливо пахло старыми книгами, потрескивала лампа.

Потом Лена начала наконец тонким срывающимся голоском:

Так давно, что даже боль

Моя превратилась в тень,

Никаких вестей.

Так давно, что даже тень

Твоя превратилась в сон –

Как на коже соль4.

***

Всю неделю лил дождь, двор превратился в месиво. Потом ударили холода, земля замёрзла и затвердела. Никто не сажает яблони в холода – и они тоже не стали. К тому же – Лена с головой нырнула в кексики.

– Какие ещё кексики? – шёпотом возмущалась Маргарита перед построением. – Тебе школы мало? Тебе библиотеки твоей мало?

Лена, наверное, пошла бы и в местную самодеятельность, от принудительных концертов которой у Маргариты раскалывалась голова; и в токарную мастерскую, если бы такая была. Но в женской ВК были только «кексики» – учёба на пекаря. А в самодеятельности были одни активисты. Так что Лена пошла на «кексики». Маргарита пошла следом, и после школы, перед швейкой, они стояли в фартуках и косынках и раскладывали тесто по формам. Лена напевала:

Так легко, как будто ночь

Твоя – непосильный груз.

Я ещё вернусь.

Так легко, как будто гладь

Морей поглотила вас,

Мы танцуем вальс.

***

Чем дольше Маргарита смотрела на Лену – тем отчётливей видела лезвие, по которому та бежит.

Лена шла бить словом девятиклассниц за то, что издевались над котом, рождённым на зоне.

– Вы забыли три вещи, дамы. Первое: тут камеры. Второе: то, что вы ему уши прокололи степлером, стоит от пяти до пятнадцати тысяч. Это не я придумала, это в КоАПе написано. За сколько вы столько зарабатываете? За полгода? Вот и будете расплачиваться полгода, заодно в ШИЗО поскучаете за то, что степлер свистнули. Третье: я умею писать и помню, где стоит ящик для обращений. Так что не надо думать, что это блеф.

Лена отговаривала Аню из десятого лезть на стену, чтобы прибавили срок и увезли во взрослую колонию – туда её родителям было ближе ездить на свидания.

– Ты между небом и землёй выбираешь. Либо терпишь ещё полгода без свиданий и выходишь, либо ещё три года на взрослой зоне со свиданиями. Ты дура? Ань, ты реально дура?

Лена, сверкая глазами, обличала мелких, которые после дежурства швыряли консервные банки за стену: