– Так что же вас привело ко мне? – спросил Всеволод.

– К вам меня ничто не приводило. Я пришел в ЧК.

– Похвально. Я, как индивид, и мы, как коллектив, любим, когда к нам приходят интересные люди…

– Представляться мне надо?

– То есть?

– Звание, операции, связи?

– Вообще-то мы знаем вас.

– Вы знаете, что я подполковник польской разведки?

– Детали, думаю, мы лучше запомним, если они будут изложены в письменном виде. Нет?

– Вы думаете, я стану писать?

– Станете. Если вы затеяли что-то против нас – вам придется играть. А если вас привело к нам истинное намерение сотрудничать, вы захотите убедить нас в своей искренности и начнете делать это с мелочей, а именно: с фамилий ваших друзей, близких и родных. Разве нет?

– Браво!

Взгляды их встретились. Всеволод улыбался, и в глазах у него не было той жестокости и чувства превосходства, которое так боялся увидеть Стеф-Стопанский.

В свою очередь Всеволод отметил, что поляк небрит, рубашка у него измятая, ботинки не чищены, пальто испачкано, на левом плече несколько пушинок, а пальцы покрыты тем сероватым налетом грязи, который особенно заметен на ухоженных и полных руках.

– Браво! – повторил Стопанский. – Вы четко мыслите, молодой человек…

– Иначе не стоит.

– Я не хотел обидеть, упомянув про вашу молодость.

– Этим нельзя обидеть. Наоборот…

– Я не знаю, – сказал Стопанский, начавший отчего-то злиться, – приходилось ли вам иметь дело с серьезными агентами из иностранных разведслужб, но хочу заметить: польский генштаб сейчас находится в средоточии интересов всех европейских стран. Я, в частности, имею контакты с французами и англичанами.

– Помните имена ваших людей в Париже и Лондоне?

– Естественно.

– Операции?

– Старые?

– Новые тоже.

– Те, которые собирается проводить Лондон и Париж, – я не знаю. Но их операции меня не минуют – я считаюсь специалистом по Совдепии… простите, по РСФСР.

– А что вы за «совдепию» извиняетесь? Ничего обидного.

– Когда вы доложите начальству об этой беседе? Сможете пригласить кого-либо из ваших ответственных руководителей на следующий контакт?

– Это мы устроим, – пообещал Всеволод.

– Когда?

– Дней через семь.

– Это невозможно…

– Ну, что ж делать…

После долгой паузы Всеволод жестко спросил:

– Когда вас обокрали?

Он не знал наверняка и не мог знать этого. Просто его мозг – мозг аналитика, человека смелого и веселого, человека, привыкшего работать «под Дзержинским», который требовал от своих сотрудников фантазии и логики, осторожности и смелости, – мозг его автоматически проанализировал факты.

Из всей массы полученной информации Всеволод отобрал для себя следующую: во-первых, поляк голоден, ибо он несколько раз смотрел на вывески трактиров и принюхивался к запахам жареной колбасы, доносившимся оттуда; во-вторых, он хочет курить, но курева у него нет; в-третьих, Стеф-Стопанский слыл щеголем и одежда его всегда отличалась отменным вкусом, а сейчас он был неряшлив и грязен; в-четвертых, он всячески подчеркивал свою значимость, а это обычно бывает с людьми, которые вынуждены в силу каких-то обстоятельств больше уповать на прошлое, чем верить в спасительное будущее.

«Если бы, – думал Всеволод, – он сейчас играл легенду униженности, то он не мог не допустить нескольких проколов. Он бы обязательно педалировал на „грязные руки“, а он их тщательно прячет в карманы; он бы старался быть более униженным, а он все время фанаберится и старается надувать грудь; он бы попросил у меня закурить, а он мучается, но курить не просит. Если я не прав, тогда он гениальный разведчик, а я первую партию в нашем турнире наверняка проиграл».

Стеф-Стопанский брезгливо поморщился: