Вдаль ли, в высь ли уносила героя нашего неземная волшба, а дни сменялись ночами. Будто и не он это был вовсе, и не с ним это вовсе было. И если сон то был, то вероотступнический, ибо ни богов, ни дьявола старик не повстречал в беспамятстве своем.

Воспоминание… Холодный просторный дом с мерзлыми каменными полами. И она: совершенно нагая, босая, озаряющая своей белоснежной кожей окружающий мрак. Шла, вела меня за руку за собой. И это было так естественно, так значимо, так правильно! А потом мираж растворился, и вместе с ним растворилась во мраке она – моя гордая белая лебедь. Моя Селин. А за ней, как потерявшее свет маяка судно, ослеп и я.

По тому, как внезапно вернулась способность двигаться, Лойд определил конец воздушному странствию. Ноги заметались над землей еще на уровне облаков. А затем взору открылась удивительная картина: за плотной завесой багрянца показалась пустынная серая гавань, щедро усыпанная известняком. Безотчетно приготовившись к стремительному падению, Лойд попытался сохранить равновесие и принять устойчивое положение, однако, к собственному облегчению, обнаружил себя неспешно соскальзывающим с воздушного одра аккурат на береговую кромку.

Старик ощутил, как к конечностям прихлынула кровь. Чувствительность возвращалась. Совестно, как легко он примирился с ее потерей, породнившись с бесплотностью. И меж тем, невзирая на нечистый замысел, принесший его в эти места, он был несказанно рад тому, что наконец стоит на твердой земле.

На черствой, как панцирь древнего ящера, земле Лойд не встретил не единой живой души, слоняясь уже без малого четверть часа. По пояс утопши в туманном мареве, он наощупь перебирал ногами, лавируя меж грудами битого базальта. На некоторых особо непроходимых участках приходилось карабкаться, сбивая ноющие конечности в кровь и подвывая от нарастающей боли.

Очередное скитание по безлюдным чужбинам мало чем отличалось от прежнего. С одной лишь разницей. Там, в спертом вохдухе пещер, блуждая по бесчисленным каменным лабиринтам, он все же имел цель – выбраться наружу, к свету. Эта надежда освещала старику путь в кромешном мраке, не давая ногам сломиться, не оставляя его один на один с рвущим душу отчаянием. Ныне же Шиперо не знал, ни где он, ни что могло являться выходом из этих мест, ни стоило ли ему вообще искать выход. Ступив на завещанный богами путь, едва ли смел он уповать на возвращение домой.

Смеркалось. Герой наш поднялся с колен, окинул взглядом бескрайний дымный горизонт и, пошатываясь, как хмельной, утер со лба холодную испарину. Дальше двигаться было решительно некуда, да и незачем. Неизвестно, далеко ли он продвинулся: пейзажи со времени его прибытия ничуть не изменились, разве что день близился к закату. Только сейчас, сумевши остановиться, Лойд дошел умом: место, где он оказался, было напрочь лишено не только живности и растительности, но и всяческих звуков и запахов. Даже в затерянных пещерах – и в тех витали признаки жизни. Это умозрение дало толчок приступу головокружения. В ушах неприятно засаднило. Череда новых для него состояний не намеревалась закачиваться: теперь он оказался заточенным в пространстве, где органы чувств были никчемной принадлежностью. Глаза смотрели, но видели не более, чем если бы он вдруг ослеп. Уши слышали, но до них не долетало даже комариного писка. Единственным свидетельством прежнего мира были небо над головой и твердая почва под ногами.

Побродив еще с полчаса в поисках водопоя и не добыв ничего, кроме мелкого щебня в ботинки, Лойд в мрачном расположении духа рухнул наземь. Туман сгустился на его груди, колеблясь в унисон дыханию. Бессилие овладело телом. Ровную красную линию горизонта поглощал мрак. Пустынная земля медленно погружалась в сон. Не найдя ничего лучше, кроме как тут же обосноваться на ночлег, Шиперо прильнул щекой к пыльной известняковой поверхности. Кайма тумана сомкнулась над головой, и все существо Лойда скрылось под ним, словно схоронившись под перламутровыми океанскими водами.