Живой парень лучше ублажает
из того, что он был рядом.
Я душу бы свою отдал, отвечаю
и в страданиях любил его взглядом.
Имея удовольствие с парнем,
я больше любил телесно.
Вырвался из его рук в кошмаре,
думал, что страсть прелестна.
Он думал, что я отдал душу ему,
наши тела обнимались с тенью.
Я ржал над его плоской грудью,
что может дать зверь зверю?
Я отдал то, что женщины дают,
то что было под их одеждой.
Душа и тело пусть вместе поют
и голая с голым играют нежно.
Он в тебе нашел то всё,
что никто не знает,
отдал свое и взял твоё,
сам по себе он правит.
Пусть он в страданиях любил.
Закройся и держись так крепко,
как птица, которая без крыл,
сидит с восторгом в клетке.
X. ВСТРЕЧА
Старость скрывает время,
в плаще с капюшоном маскарада,
ненависть не любит бремя,
лицом к лицу не замечая взгляда.
Я встречался когда-то с такими,
но это не сулило ничего хорошего.
Пусть хвастаются досыта другие,
но не смей бахвалиться задешево.
У меня был мужчина такой,
для любовника в прошлом,
он был для меня родной.
Ненавижу, это всё пошло.
Сумасшедший хвастался этой любовью.
Он заявил, что такие для таких, как я.
Мы не откажемся в ущерб здоровью,
от сладкой привычки. Мы – педерастня.
XI. ОТ «АНТИГОНА»
Преодоление есть горькая сладость,
для нежных жриц у богатых людей.
Сытые стада на полях это в радость,
богам на Парнасе победа смертей.
Преодолей Эмпиреи с испугом.
Небо и Земля могут поссорить
Брата с братом, друга с другом.
Семьи, города, могут спорить,
за безумную, гордую славу.
Молитесь, я могу и буду вам петь,
за дитя Эдипа мой плач наяву.
Пыль без любви не может лететь.
Adam’s curse
WE sat together at one summer’s end,
That beautiful mild woman, your close friend,
And you and I, and talked of poetry.
I said, «A line will take us hours maybe;
Yet if it does not seem a moment’s thought,
Our stitching and unstitching has been naught.
Better go down upon your marrow-bones
And scrub a kitchen pavement, or break stones
Like an old pauper, in all kinds of weather;
For to articulate sweet sounds together
Is to work harder than all these, and yet
Be thought an idler by the noisy set
Of bankers, schoolmasters, and clergymen
The martyrs call the world.»
And thereupon
That beautiful mild woman for whose sake
There’s many a one shall find out all heartache
On finding that her voice is sweet and low
Replied, «To be born woman is to know —
Although they do not talk of it at school —
That we must labour to be beautiful.
I said, «It’s certain there is no fine thing
Since Adam’s fall but needs much labouring.
There have been lovers who thought love should be
So much compounded of high courtesy
That they would sigh and quote with learned looks
precedents out of beautiful old books;
Yet now it seems an idle trade enough.»
We sat grown quiet at the name of love;
We saw the last embers of daylight die,
And in the trembling blue-green of the sky
A moon, worn as if it had been a shell
Washed by time’s waters as they rose and fell
About the stars and broke in days and years.
I had a thought for no one’s but your ears:
That you were beautiful, and that I strove
To love you in the old high way of love;
That it had all seemed happy, and yet we’d grown
As weary-hearted as that hollow moon.
Проклятие Адама
Был конец лета, мы рядом сидели,
с подругой, моей женщиной желанной
и о стихах часами рассуждали,
но мысль казалась нам мгновенной.
Мы расстегнулись, нашли свою нить,
раскрыли душу, но без восторга.
Лучше камни бить, или кухню мыть,
чем проникнуть в сущность мозга.
В палящий зной, в любую погоду,
произносить сладострастные звуки,
усердно работать на всех и в угоду,
слыть бездельником, нет худшей муки.