псалом что не услышит никто никогда
голые люди горят голые свечи
рушатся как под бомбежкою города
голый твой поцелуй руки закинь за шею ему
солнцем смеется рот вот лодка ночная а вот весло
ведь все равно сгаснет голый свет
все уйдут во тьму
а вы взлететь в небеса успейте крыло и крыло
голые люди уже летят и земля под ними
тоже летит принакрыта скомканной белой парчой
голые люди впотьмах повторяют имя и имя
видят над койкой старого зеркала срез косой
тихо косятся туда ищут свое отраженье
красный костер а вокруг синий бессмертный лед
тихо шепчут голые губы не делай движений
помни никто никогда не умрет
жарко как в преисподней а может в Эдеме
крепче стиснет плоть на прощанье душа
голые люди над миром летят надо всеми
кто им нищим подаст хоть бы тень гроша
кто над ними голыми ржет во всю глотку
над беззащитными – творит беспощадный глум
кто на них снизу глядит как на днище лодки
сквозь посмертную толщу
через родильный шум
жарко чувствуй водой землей облаками как жарко
жадно его нагого нагая сильней сожми
жалко до горя стыдно до боли жалко
через зверьи века оставаться людьми
голыми пламенами на железной кровати
голой памятью-позолотой плита гранитно чиста
голые люди все длят и длят объятье
голый Господь слезно глядит на них со Креста
Ночь моя
Ах, рынок мой, звезды крупные…
Ночной, и брожу меж ларей я…
Меж ящиками и ступами…
здесь лошадь стояла каряя…
К телеге старой привязана,
сама шаталась от старости…
Ах, рынок, алмазами-стразами
пронзаешь мои усталости…
Вот время мое могучее, слепящее, краснозвездное —
Лежит на прилавке тучею,
дрожит – рыданье бесслезное…
Лежит на прилавке омулем
мертвяцким… о, рыба снулая…
Лежит вверх еловым комлем…
увялая ночь, минулая…
Дары земли прибайкальския!..
дары земли забайкальския…
Кругами – сливки слюдянские…
гранаты вон чужедальские…
Так вижу все ясно, пламенно —
сама уж почти гранитная…
Ах, ребра мои твердокаменные…
а кровь – хлобыщет, открытая…
В словах этих, ах, словечушках,
им жизнь посвятила отважную —
Не подлую, о, не злобную, не хитрую, не продажную…
А там – в небеси – гудящая
симфония самолетная…
А время летит, настоящее, бесценное и бесплотное…
А голову задираю я: прощай, дорога неблизкая!..
Бреду по ночному Раю я —
возлюбленному, сибирскому…
Мы пели и воевали мы. Клялися вождем и знаменем.
За сгибших – все доживали мы!
За мертвых – горели пламенем!
На грудь нам и звезды вешали!
Медали – наградой честною!
Герои, глядели весело – шальные и неизвестные…
Не мнили о знаменитости. Не ведали о бессмертии.
Не клянчили царской милости.
Не слали яды в конверте.
Когда голодали – смеялися:
жить будем завтра, как соколы,
Привольно, гордо и счастливо:
под Красной Звездой высокою!..
И что?.. Ах, ответь мне, рынок мой,
Иркутское мое Торжище,
Куда все исчезло, схлынуло…
куда убежало
толпами…
Все дети уж седовласые.
Друзья все – в тумане, заберегом
Парят, босые, несчастные,
все – Ангелы в звездной замети…
А я?.. Все иду, ступаю все по снегу жесткому в катанках:
Следы любови и памяти!.. следы,
на судьбе распятые…
Вот здесь покупала хайрюза…
пирог на свадебку с рыбою…
А здесь черемша, что бирюза,
навалена мерзлой глыбою…
А здесь… а вот тут… Забвение!
Забыть – благодать великая.
Чтоб кончилось слез струение.
А боль истаяла ликами —
Златыми, родными, ясными,
в январский мрак уходящими,
И страшными, и прекрасными, живыми и настоящими,
В ночи меня обступающими
подлунными
хороводами,
Грехи все мои прощающими,
а смерть повернувши родами,
И чтобы руки раскинула, и всех обняла во времени,
В ночи этой, ах, за могилою,
за светом чуть выше темени…
(пилот покупает ягоды)
…синий холод в зимнем мире,
Ну, а я чуть-чуть устал.
Я на Ту-сто-пейсят-четыре