Тут промашка вышла – Степан Аркадьевич вспомнил, чем закончился разговор про суаре графини и пожалел, что упомянул смотрины. Пафнутий, в отличие от лягушек, тему невест на выданье ухватил сноровисто и мгновенно помянул барину холостятский статус. Мол, пора, барин, жениться. Тогда и суаре ваши станут за ненадобностью: будете, мол, сидеть при жене и детишках.

Тридцать третий год пошел Степану Аркадьевичу, а так и слыл он знатным холостяком. Была у него тайна, которую хранил он заветно, никому не выдавая. Даже Пафнутию. Хотя, может, и стоило, забыть про былое, да жениться на одной из девушек, что образованы славно, но скромны, лицом недурны, в меру начитаны. Но Степан все ждал чуда, любви безмерной, а ничего такого не случалось…

– Встали-с, Степан Аркадьевич? Изволите завтракать? Нынче у немца в кондитерской замечательные вышли маковые булки, – Пафнутий вошел в комнату и встал у двери, взирая на барина безвинным взглядом, не ведавшего греха человека.

Пришлось задуматься. Степан осознавал, что есть хочет, но вот от слов «маковая булка» начало крутить желудок. Во время суаре графиня Зябликова любила смешивать несмешиваемое: борщ, красную икру, пресловутых лягушек с улитками, воздушные безе и прочие изыски. Борщ почему-то у нее считался обязательным блюдом, хотя уж лучше бы просто лягушек, щедро сдобренных чесноком, чем борщ. Как-то с шампанским борщ в который раз сочетался у Степана Аркадьевича плохо. Осознав бытие, он все-таки решился чего-нибудь откушать.

– Неси, любезный Пафнутий, огурцов свежего посолу. Картошки пусть любезная твоя Марфушка наварит. Пирожки, если остались. Невмоготу уж заморского есть. Чего там напек немец в своей кондитерской, сегодня не по мне будет.

Пафнутий, надо сказать, радостно, поспешил вниз на кухню отдавать распоряжения. Но по дороге в который раз подумал: «Жениться бы барину. Сейчас бы уж отобедывал».

Службу утреннюю Степан Аркадьевич, знамо дело, не впервой, пропустил. Когда пенял ему батюшка за то, всегда обещал исправиться, но суаре не позволяли встать вовремя. Сейчас, когда уж пора бы обедать, а не завтракать, Степан опять вспомнил об обещании, данном батюшке. Отец Михаил, несмотря на седины, оставался энергичным и бодрым человеком, а потому не наблюдая своего крестника в церкви по несколько дней кряду, сам лично отправлялся к нему домой. Тут уж Степану Аркадьевичу доставалось по первое число, словно ему было не за тридцать, а тринадцать годков.

Не успел Степан Аркадьевич отведать огурцов с картошкой, как точно в согласии с его мыслями, внизу раздался звон колокольчика.

– Эх, барин, отец Михаил пришел! – Пафнутий успел вбежать в комнату быстрее батюшки, перепрыгивая порой через две ступеньки, забыв про свои преклонные года.

Степан Аркадьевич отряхнул крошки со штанин и встал с кресла. Он быстро оглядел спальню, в которой обычно ел, не утруждая Пафнутия накрывать в гостиной. Вид открывался не самый благостный: постель не прибрана, на стуле висит халат, возле окна валяются книжки, которые дарила графиня Зябликова. Читать их Степан Аркадьевич не стал – поэзия сына графини, исполненная витиеватых слов, замысловатых выражений, но совершенно лишенная смысла, его не занимала.

– Пафнутий, веди батюшку в гостиную. Сюда не годится!

Пафнутий кивнул и бросился вниз по лестнице встречать отца Михаила, которого пока задерживала разговорами Марфушка. Степан же Аркадьевич подошел к рукомойнику, брызнул на лицо воды, причесал непослушные светлые вихры. Затем без помощи Пафнутия быстро скинул вчерашнюю рубашку и надел свежую.

– Хоть так, – констатировал он, глянув на свое отражение в зеркало, и отправился встречать отца Михаила.